Лев Вайсман
Журналист, редактор, издатель
Член Союза журналистов Германии
Директор Издательского дома "КOMMERSANT"
(Берлин)

У каждого своя дорога к театру. Но одних она ведет на сцену, а других – в зал. Актер и зритель необходимы друг другу. И между ними возникает нечто. Оно рождается прямо на ваших глазах и связывает сцену и зал нитями доверия. С этим ощущением ты покидаешь театр, чтобы затем возвращаться туда вновь и вновь.

Свое театральное воспитание я начал в возрасте шести лет, с посещения Рижского театра юного зрителя. И в нем я впервые увидел актера Аркадия Астрова. В спектакле "Королевство кривых зеркал" он так хорошо играл злодея Нушрока, что я готов был своими руками рассчитаться с ним. И очень переживал, что оставил дома рогатку – тогда в театр еще можно было пройти с оружием.

Зато как я ликовал, когда в финале добро победило зло! Помню, как снисходительно смотрел я на поверженного героя актера Астрова, когда он в гриме, вместе с победителями вышел на поклон. А я всем своим видом пытался подчеркнуть, что мои аплодисменты вовсе не для него...

Как и значительно позже я так же старался подчеркнуть, что мои аплодисменты – только для него! И между этими аплодисментами актеру пробежало почти 20 лет.

…Кончалась «оттепель», и мы плавно погружались в эпоху застоя. Это были годы, когда молодежь повально увлекалась поэзией. Мы были современниками Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной, Рождественского. Ведь это были не хрестоматийные поэты – их можно было увидеть и послушать. Они собирали стадионы. А мы читали девчонкам из Евтушенко:

«Со мною вот что происходит:
ко мне мой старый друг не ходит,
а ходят в мелкой суете
разнообразные не те…»

Или Кочетковскую «Балладу о прокуренном вагоне». Это уж чтобы наверняка…

«Как больно, милая, как странно,
Сроднясь в земле, сплетясь ветвями, -
Как больно, милая, как странно
Раздваиваться под пилой.
Не зарастет на сердце рана,
Прольется чистыми слезами…»

В нашей компании считалось просто неприличным не знать десяток-другой стихов популярных поэтов. И, поверьте, «Медный всадник» тоже входил в наш «репертуар».

Мы очень любили посидеть в кафе «Театральное» при Доме работников искусств. Рижане помнят - было такое на входе в Старую Ригу, на улице Валню, неподалеку от знаменитого «Птичника». «Театральное» привлекало нас по двум причинам – в нем не было швейцара, что снижало расходы уже на входе, и в нем можно было посидеть с девушкой на десятку.

Расчет точный – два мясных салатика, два сырных, четыре горячих, четыре по сто «Рислинга», два кофе и два чая. Итого – 9 рублей и «сдачи не надо». Это существенно при стипендии 32 рубля.

И как-то, уже не зависящий от стипендии, я по старой памяти зашел в «Театральное».

- Помню-помню, – улыбнулась мне та же официантка, что обслуживала меня в дни студенчества. Но на голове ее, под кокетливой белоснежной наколкой, уже явно проблескивали серебристые нити. - А стихи еще читаешь? – вдруг спросила она. И, не дождавшись ответа, продолжила: – Ты через полчаса наверх подымись. У нас там сегодня Театр поэзии выступать будет.

Небольшой зальчик со сценой на втором этаже, прямо над кафе, я помнил. Пока в зал торопливо заходили опаздывающие, я разглядывал сцену. На ней стул, рядом - маленький круглый столик, накрытый темной скатертью, и на нем свеча. Невольно вспомнилось: «Свеча горела на столе, свеча горела…» И вдруг Пастернаковскую строчку прервал голос чтеца:

Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет.
А потом на крышах солнце, а на стенах еще нет.
А потом в стене внезапно загорается окно.
Возникает звук рояля…

И кто-то, невидимый мне за роялем, осторожно трогает клавиши. Звук плывет в зал, а голос доверительно сообщает:

– Начинается кино…

И я понимаю – на сцене стоит Аркадий Астров, тот самый Астров из моего детства, и рядом его взрослая дочь. И стих у них идет вольный, раскованный – каждая строка накатывает, как волна на гальку.

И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной.
Ах, механик, ради бога, что ты делаешь со мной!
Этот луч, прямой и резкий, эта света полоса
заставляет меня плакать и смеяться два часа,
быть участником событий, пить, любить, идти на дно…

И неожиданно в ткань стиха органично вплетается рояль. Причем не фоном, а соло – шопеновская прелюдия ми-минор. И далее – светлый мажор стиха:

Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Кем написан был сценарий? Что за странный фантазер
этот равно гениальный и безумный режиссер?..

Забегу вперед в своих воспоминаниях. За обедом в доме Аркадия Павловича и его супруги Надежды Генриховны я, улыбаясь, рассказал ему о своем детском яростном желании расправиться с ним из рогатки… А он совершенно серьезно ответил: «Нет в мире ни Бабы-яги, ни Царевны Лягушки, ни Кащея Бессмертного. И ребенок это прекрасно знает. Но эти образы помогают ему четко разграничить добро и зло. И он без компромиссов выражает свое личное отношение к хорошему и плохому. – Астров аккуратно стряхнул пепел со своей неизменной сигареты, выдержал паузу и неожиданно закончил: – Правда, компромисс этот, к сожалению, иногда стирается. А добро оказывается таким, что уж лучше, чтобы любое зло его победило…»

Но сам Аркадий Павлович до глубоких седин воевал на стороне добра. Воевал истово и не дрогнув!

Вообще, обо всем, что связано с Аркадием Астровым, нужно рассказывать, разделив по рубрикам – «Театральный актер», «Режиссер», «Мастер слова», «Поэт», «Художник» и «Педагог».

Но я бы добавил еще одну рубрику… Помните, классический анекдот:

«Русскому актеру предлагают сняться в Голливуде с гонораром в миллион долларов. Тот, ошалев от подобной удачи, тут же с готовностью спрашивает – а когда съемки? В конце декабря, отвечают ему. Что вы, в конце декабря я никак не могу. Я занят – у меня же елки…»

Не секрет, что многие актеры рижских театров в тучные новогодние праздники становились Дедами Морозами и Снегурочками всех видов: детсадовскими, профсоюзными, домкультурными, цирковыми, театральными и даже индивидуальными по вызову. Но Аркадий Павлович был над ними – он был королем новогодних елок для рижской детворы. И это – еще один маленький штрих к портрету Мастера.

Но вернемся в зал кафе «Театральное», к стихам Юрия Левитанского «Жизнь моя кинематограф», которые звучат гимном таланту Аркадия Павловича Астрова:

…даже тем, что не играю, я играю роль свою.
И, участвуя в сюжете, я смотрю со стороны,
как текут мои мгновенья, мои годы, мои сны,
как сплетается с другими эта тоненькая нить,
где уже мне, к сожаленью, ничего не изменить,
потому что в этой драме, будь ты шут или король,
дважды роли не играют, только раз играют роль.