Раффи Хараджанян (род.1944, Ереван), пианист, педагог, музыковед, общественный деятель. Доктор искусствоведения, профессор, заслуженный артист ЛССР, кавалер латвийского ордена Трех звезд. В составе „Riga Piano Duo” (действовал в 1968-2009) вместе с пианисткой Норой Новик концертировал по всему миру. Автор книг, статей и музыкальных сочинений. Член жюри многочисленных конкурсов. Член Союза композиторов Латвии.
(Латвия, Рига)

К концу 2012 года на Латвийском радио для канала «Домская площадь» записывалась передача армян Латвии «Аревик» - я веду ее более двух десятилетий. Роль приглашенного лица на сей раз исполнял рижский поющий поэт Эдуард Вартанов. Уроженец Пятигорска, он, вдали от этнической родины, армянским языком так и не овладел. Но как человека общительного, одаренного, после программы, которую Вартанов (на сей раз - вместе с Анжелой Гаспарян) посвятил поэзии Сергея Есенина, захотелось пригласить его к микрофону. Рассказывая об аспектах реализации этого замысла, Эдуард не раз возвращался к образу Аркадия Павловича Астрова, вспоминал о том, как актер помогал ему профессиональными советами, обогащал идею выступления перед публикой. Особенно занятным был рассказ о совете Аркадия Павловича написать песни на есенинские «Персидские мотивы»: Астров посоветовал сотворить напевы в восточном духе. Обязательно! Вартанов пытался следовать полученной рекомендации. Старался. Но... Когда он пришел к актеру с готовой «продукцией» и озвучил ее, Аркадий Павлович характерно махнул рукой: «Все равно у тебя получилось по-русски...».

В этой незамысловатой фразе-реакции мне ясно слышится голос актера, его интонация, в которой слились оттенок безнадежности (в смысле: «Ну что с тобой поделаешь?!..») и капелька иронии. И видится сам жест и лукавинка в глазах Аркадия Павловича. Стоит ли говорить, что прозвучавшая реплика вовсе не нарушила мир и согласие почитателей есенинской музы, не стала препятствием для включения новых песен Вартанова в их общую программу и, тем более, плодотворному и длительному сотрудничеству...

...Когда мне - для затравки (речь шла о написании данного эссе) - «подбросили» вопрос: «Где и при каких обстоятельствах Вы впервые увидели Аркадия Павловича?», - я слегка растерялся. Почему? Объясняю. Внутренним взором вижу родственную, но все же чуть иную «картинку». Вижу дневной двойной концерт в латвийском Музее зарубежного искусства: Астров вместе с дочерью Стеллой – обаятельной, улыбчивой и, одновременно, сосредоточенной, - декламирует стихи. Стихи Марины Цветаевой: они тогда только-только выходили из подполья, из безвестности, в которую были отправлены тоталитарной властью. Много слушателей. Много внимания.

Аркадий Павлович чувствовал музыку. Дома у него «проживал» рояль. Не трудно понять, что его присутствие, как и – догадываюсь, хотя и не посещал квартиру Астрова, – стопок разнообразных книг, создавало ту атмосферу, в которой ему спокойно дышалось, в которой было и уютно, и интересно. И, разумеется, важным было слышать-ощущать дыхание Надежды Генриховны, которая, по моим ощущениям, была мастерицей на острое словцо. Ей, как мне помнится, нравилось, зацепив дражайшего супруга под ручку, отправиться на всякого рода культурные мероприятия. Например, на концерты в Дом Рижской еврейской общины на Сколас, 6. Реже – в Дом Ассоциации национально-культурных обществ Латвии (АНКОЛ), что расположен на рижской улице Слокас, 37.

Астрову хотелось слышать музыку в собственных поэтических концертах. Романтичную. Возвышенную. Например, Шопена. И не просто фоном (по-видимому, и такое бывало), а как выразительный компонент программы. Или в качестве интермеццо. Он проникся симпатией к ярко образному творчеству композитора Валерия Гаврилина, в то время набиравшего славу, ныне – всемирную. Я и блистательная латышская пианистка Нора Новик обычно в большей или меньшей дозе включали номера из четырехручных фортепианных «Зарисовок» ленинградского мастера в свои концерты.

Сейчас, когда Норы нет среди нас, могу заметить, ни капельки не смущаясь, что мы показывали в этих миниатюрах (да и не только в них!) чудеса пианистического и ансамблевого мастерства, проникновение в материал и смелые взлеты фантазии. Вспоминаю, как вместе концертировали два мини-коллектива – чтецкий дуэт Астровых и наш фортепианный дуэт. Один такой музыкально-поэтический вечер, где мы выступали чередуясь и совместно, состоялся в рижском концертном зале «Ave Sol», который не слишком располагает к инструментальному музицированию из-за особенностей акустики, но имеет свою ауру. И этот концерт хорошо запомнился.

Человек от природы творческий, ищущий и, в этом смысле, беспокойный, даже ершистый, Аркадий Павлович находил и давал различные выходы своему таланту, энергии и выдумке. О себе он сказал пронзительную, впечатляющую фразу, мелькнувшую в одном из газетных интервью: «Тосковал по сцене, как алкоголик по водке» («Час», Рига, 2002, 20 декабря). Там же проскользнула другая, ироничная, не менее выразительная: «...я не очень умный, чтобы быть скептиком». Его педагогический дар лично мне был прежде всего очевиден в его дуэте со Стеллой (я ведь на личном опыте, так сказать, изнутри, знаю, как это непросто – соединять воедино две энергии, быть на сцене с партнером, от которого алчешь полного взаимопонимания, стремишься, добиваешься этого состояния). Когда мой старший сын Арам, по окончании средней школы, увлекся актерским делом, мне стало понятно, что его следует направить проконсультироваться к Астрову. Пусть посмотрит, как в этой профессии живут профессионалы, как они к этому труду относятся. Пусть увидит, почем фунт лиха. И хотя Арамчик ныне отдалился от этого своего юношеского увлечения, ушел в совсем иные сферы деятельности, не сомневаюсь, что общение с опытным актером, его слова, мысли, остались у него в памяти.

Вот какие 2 кратких стиха в 1998 году Аркадий Павлович предложил Араму Хараджаняну подготовить для просмотра на курс Олега Табакова. Их подбор - тому, кто об этом призадумается, - о многом скажет.


А. С. Пушкин

Свободы сеятель пустынный (при жизни автора не печаталось)

Свободы сеятель пустынный
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощенные бразды
Бросал живительное семя —
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды...

Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.


Сергей Михалков

Слон, Заяц и Осел

Слон, Заяц и Осёл решили строить мост,
Но оказалось, что вопрос не прост
И многое для всех троих неясно…
«Поставить нужно мост, — твердил упрямый Слон, —
На каменных быках, закованных в бетон!»
«Нет! — Заяц возражал. — Быки? Бетон? Ужасно!
Мост должен лёгким быть! Всё, что легко, — прекрасно!»
«Послушайте, друзья! — седой Осёл изрёк. —
Нам следует сперва решить единогласно,
Как будем строить? Вдоль иль поперёк?»

Вы спросите: о чём же басня эта?
О членах одного учёного совета!


Уроки Аркадия Павловича по истории культуры, которые он в какой-то период жизни взялся читать для школьников и во время которых боролся не только с невежеством, но и с косноязычием ребят, тоже, наверняка, запали в душу и сердце людей. Особенно, если слушатели дали себе труд вникать в мысли актера.

Примечательно, что отдаление от «службы» (в традиционном ее понимании), ее условностей, позволило Астрову дать волю дремавшему в нем стихотворчеству. И были обнародованы 4 сборника. В одном из них, в «Кантате старости» - своеобразное по образности, самобытное стихотворение о родной мне Армении. Его Аркадий Павлович посвятил моей персоне, чему, разумеется, я рад и признателен. (Эту книжечку стихов Астров вручил мне самолично).

Теперь, когда слова «обогащайтесь!» (в буквальном смысле) или, говоря попроще, прямолинейнее, «набивайте карманы!», «хапайте!», «не отягощайте себя мыслями о совести, о ближних», для значительной части обывателей – не только в Латвии - стали привычны и взращены до значения камертонов новой жизни, вряд ли Аркадию Павловичу было бы просто жить и даже выживать. У него нашлось бы немало поводов для переживаний, несогласия, дискуссий... Хотя, полагаю, он по достоинству оценил бы открывшиеся информационные возможности, свободу слова и передвижения (реальную при наличии денежных средств). Его сущность, его постоянная тяга к духовному, к созидательности сегодня воспринимались бы как не совсем обычные, но, по-прежнему, привлекательные. Задумывался ли Аркадий Павлович, выбирая себе в качестве псевдонима фамилию одного из героев чеховского «Дяди Вани»? Не мог не задумываться! Чеховский Астров прослыл работягой, тружеником, не чурался черной работы и при этом мучил себя вопросами о смысле каждодневного труда. Ведь это именно в его уста автором вложена фраза: «В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли»... Астров из пьесы Чехова интеллигентен, талантлив, не лишен смелости, в чем-то и для кого-то чудаковат. А что, разве не похоже?