Виталий Кричевский
Журналист, редактор, график-дизайнер.
Инструктор по автовождению.
(США, Бостон)

Переезды, потери, приобретения, надежды, разочарования, радость, горе – как много и как мало вместила в себя жизнь… Природа не оделила меня талантом аналитика. Так что, оглядываясь назад, мне трудно судить, много или мало я достиг в жизни, мне трудно определить, как цепочка событий, причудливо извиваясь, ведет в годы юности, как встречи и расставания повлияли на механику событий… Одно я могу сказать совершенно точно: среди моих учителей, нет, даже не так – Учителей – был человек совершенно замечательный.

Аркадий Павлович Астров, отец моей чудесной школьной подруги, умницы и красавицы Стеллы, вошел в мою жизнь легко и просто. Я не могу припомнить нашу первую встречу, я не могу сказать, что Аркадий Павлович меня чем-то ошеломил, нет. Такое ощущение, что знал его всегда и что его присутствие было естественным и необходимым. Вот как интересно получается. Вспоминая о дорогих нам людях, вроде бы нужно и говорить о них, а получается – говорим о себе. Эгоизм? Да нет, не думаю. Мне кажется, это естественно. Соприкасаясь с людьми талантливыми, мы соразмеряем себя с ними, мы понимаем, чему мы научились у них, как их опыт стал полезен для нас.

Когда я вспоминаю Аркадия Павловича, самым ярким из образов становится его лицо. Он был человеком добрым до самоотречения, он был человеком спокойным и одновременно невероятно эмоциональным, он был человеком абсолютно искренним... И все это читалось на его лице свободно и ярко. Его лицом можно было любоваться как скульптурой – кустистые брови, мясистый нос – замечательный еврейский шнобель над довольно тонкими губами, всегда сложенными в полуулыбку... Правду сказать, когда он видел меня, улыбка становилась шире. Это уж теперь я понимаю, что ко мне он относился особенно по-доброму, по-отечески. А тогда, молодой и глупый, я все принимал как должное, не умея ни распознать, ни оценить по-настоящему искренние чувства и душевные привязанности. Этот опыт давался мне с огромным трудом и, пожалуй, Аркадий Павлович и был тем Учителем, который помогал мне всеми силами наращивать «мускулы души». Нет, конечно, я не помню каких-то специальных «уроков» на эту тему. Но каждый раз – то ли гуляя в парке, то ли на репетициях в Молодежном поэтическом Театре, то ли сидя за чашкой чаю, мы обсуждали бытие. Как жить, как любить, как ненавидеть, как страдать и как дружить... И самое главное – как оставаться собой, чтобы потом не стыдиться самого себя.

Я помню какими интересными были наши репетиции в его Молодежном поэтическом Театре! Как тщательно и скрупулезно он добивался от нас, глупого молодняка, чтобы мы умели выискивать глубинный смысл каждого стихотворения и каждой строфы. Смысл логический и смысл эмоциональный, смысл исторический, явный и – смысл, скрытый метафорой... И уже много позже, работая в газетах, в журналах, в издательстве, я понял как должен быть ему благодарен за эту науку – уметь анализировать, читать между строк, понимать подтексты, – за науку, которую не преподавали в университете.

А нет! Все-таки кое-что помню! Вот помню, что мы готовили к показу композицию, в которую входили и замечательные стихи Юрия Левитанского. И там были такие строки:

Как я спал на войне,
в трескотне
и в полночной возне,
на войне,
посреди ее грозных
и шумных владений!
Чуть приваливался к сосне —
и проваливался.
Во сне
никаких не видал сновидений.
Впрочем, нет, я видал.
Я, конечно, забыл —
я видал.
Я бросался в траву
между пушками и тягачами,
засыпал,
и во сне я летал над землею,
витал
над усталой землей
фронтовыми ночами.
Это было легко:
взмах рукой,
и другой,
и уже я лечу
(взмах рукой!)
над лугами некошеными,
над болотной кугой
(взмах рукой!),
над речною дугой
тихо-тихо скриплю
сапогами солдатскими
кожаными.
Это было легко.
Вышина мне была не страшна.
Взмах рукой, и другой —
и уже в вышине этой таешь.
А наутро мой сон
растолковывал мне старшина.
— Молодой, — говорил, –
ты растешь, — говорил, –
оттого и летаешь…

И Аркадий Павлович мне выговаривал: «Ну что ты руками размахиваешь, как мельница! Не надо этого. Ты вдумайся, ЧТО Левитанский пишет. Он же летает, а не траву косит!» Боже мой, ну конечно! И стоило мне изменить жест, как стихи сразу улеглись у меня в голове.

У него я научился внимательно слушать чтеца и по ходу декламации отмечать ошибки, неточности, интонационные несоответствия. Слушаешь, чиркаешь на бумажке, - получается вроде как фотография декламации. А потом удивляешь друга или подругу «феноменальной памятью». Это мне и сейчас помогает в моей профессиональной деятельности. Метод не Бог весть какой сложный или мудреный, но очень эффективный. Странно, но сценические методы работают и в других областях.

Спасибо Вам, Аркадий Павлович, за науку! За доброту. За радость общения. И простите меня, если Вы слышите меня там, за Чертой, за то, что не догадался и не успел поблагодарить за это полной мерой.