Не мешайте Господу молиться
тем, кто помнит о своей вине,
кому срок нагрянул повиниться,
тем, кто врет, что смерти не боится
и мечтает умереть во сне...

Сколько горя на этой земле, сколько слёз,
сколько старых и сирых, больных и убогих!
У проклятой судьбы, видно, много колёс,
чтоб давить наши души, ломать руки-ноги...

Не гордись, что гарцуешь по гладкой дороге -
может быть, через час угодишь под откос.

У каждого слова - свое суесловье,
обличье, личина, и правда, и ложь.
Мой Бог, помоги терпеливой любовью
озвучить слова, что ты мне ниспошлешь.

У каждой молитвы - своя подоплека
и пусть непорочная, все же корысть.
Да что там! - мы знаем давно и неплохо
Законы лукавой житейской игры.

У каждой религии честное право
нам душу согреть и завлечь под крыло.
Но часто к крылу норовим мы приставить
ведьмовское грязное помело.

У каждой судьбы обветрены губы,
непредсказуем запутанный путь.
Она улыбнуться не каждому любит,
не каждый умеет ее обмануть.

У каждой могилы - тяжелая тайна,
немая угроза и некий намек.
Весну не удержишь даже по найму,
и старость не сбыть никому под залог.

У каждой планеты - крутая планида:
Венера - как в пекле, и мерзнет Сатурн.
Землянам везет с "золотой серединой",
мы тем-то и живы, любя красоту.

У каждой звезды - ни дороги, ни даты,
мерцает веками на месте одном.
У каждой души есть звезда-соглядатай,
свой личный фонарик, свой будущий дом.

У каждого слова - предназначенье!
Оно и судьба, и молитва, и грех,
и гибель, и вечного неба свеченье,
и лживая правда в житейской игре.

Прожита большая половина
судьбой предназначенных лет.
Морщина... еще морщина...
Летит, оставляя след,
время, бесшумное, как сани,
по скучному снегу волос...
А мы полагаем всерьез,
        что след оставляем сами
                и время победно тараним,
                        если живем на износ...

Кажется - смерть за другими спешит,
а рвутся свои преждевременно нити...
Не опоздайте, не премините
поразмышлять о бессмертье души.

Не опоздайте - раздайте дары!
Это - отличный способ наживы,
ваш рукотворный случай счастливый,
надо успеть до вечерней поры.

Гибнут минуты неумолимо,
Не опоздайте к своей любви!
нежность, не отданная любимым,
вянет быстрее умершей травы.

Не пропустите звездного часа
щедро, открыто любовь проявить! -
вы уж поверьте - отвага любви
нас осеняет не часто, не часто.

Не опоздайте в себе распознать
жертвенный шепот, а в ком-то безмолвный
крик о помощи!.. жаждой духовной
все мы томимся с утра допоздна...

Не опоздайте утешить еще
и стариков, что в бессонные ночи
в пустые глазницы своих одиночеств
с ужасом смотрят - подставьте плечо!

Не забывайте же им сострадать,
а детям улыбки дарить не ленитесь,
боли людской до земли поклонитесь
в час, когда нечего будет отдать!

Я повторяю, чтоб вам не забыть,
вы тоже друг другу напоминайте:
в путь к милосердию не опоздайте,
не опоздайте, не опоздайте,
не опоздайте любить!

Молодые максималисты,
сокрушители "золотых середин",
говорят: - Вам нечем гордиться,
вы никчемны все как один,
ваше "золото" серебрится
низкопробной валютой седин...
    - Ай, ребятки, уж больно вы строги,
            поживите с наше сперва!
            Чувство меры и чувство добра
            наживаются в длинной дороге
            несусветной ценой серебра.

Не умолкая,
        рыдают
                скрипки осенние,
сердце мотивом
        тоскливым
                и странным томлением
                        раня.
Словно в бреду,
        от тягостных дум
                утомясь,
со стесненным
        дыханьем
        бреду
                в этот час
        в увядшем саду,
и прошлого тени
        меня обгоняют...
Скрипки осенние
        стонут, рыдают...
Где вы,
        напевы
                беспечного
                        мая,
                что вечно,
как королеву,
        Юность короной
                зеленой
                        венчают?
где встречи
        влюбленных,
                что тихие речи
в запах сирени
        нежно вплетают?...
Скрипки осенние
        стонут, рыдают...
Все пролетело,
                как миг.
        Грустно поник
сад опустелый...
Так поседела
        моя голова
в дни сожалений...
                сухая листва
        на землю спадает...
Скрипки осенние
        стонут, рыдают...

1948 г.

По жизни плывём нетрудно.
Но обрастает судно,
как ракушками, вещами,
любимым хламом, балластом.
И вот уже ощущаем,
может быть, не напрасно,
в бессонные ночи:
всё тяжелее ноша
налипшей копоти
житейского опыта,
    чередования
    разочарований,
        недомоганий
            и домоганий,
                прощений
                    и прощаний.

По жизни плывём сложно.
Что ни причал - таможня,
что ни вокзал - слёзы,
что ни толпа - ярость,
в каждом свидании - поза,
каждая поза - слабость...
и в бурю, и в штиль - тонем...
И вот уже тихо стонем
в бессонные ночи:
всё мизерней ноша
бездумных порывов,
    безумных надрывов,
        одухотворения
            и вдохновения,
                человеколюбия
                    и честолюбия,
                        презрения
                            и прозрения...

Я устаю теперь не от работы -
я устаю от прожитого дня.
Что б ни стряслось на свете, а меня
влечёт к успокоительной дремоте.

    Не то, чтобы я, сидя в стороне,
    плевал на мировые катаклизмы,
    тем более - на "подвиги" отчизны,
    но видите ль, меня на склоне дней
    анализы мочи, диета, клизмы
    уже волнуют несколько сильней.

Бурлил и я ораторской отвагой,
но почему-то к старости седой
казаться начинает ерундой
общественной активности бодяга.

    "Ура!", "Вперёд!" и прочие слова...
    меня уже не тешат эти звуки:
    вот были б сыты и обуты внуки,
    а в остальном - хоть не расти трава!

Не ироничен даже - безразличен,
я, наконец, потрёпанный мундир
на свалку снёс и свой духовный мир
осознанно предельно ограничил.

    Я в гости не хожу, не жду гостей.
    От лени ли, из дряблого ль каприза
    докучных избегаю новостей,
    а родственников разных и друзей
    успешно заменяет телевизор...

По горло сыт общением с людьми,
мне скучно с ними, чёрт меня возьми!
А если одиночество наскучит -
воспоминания (на самый крайний случай).

    Мне нравилось когда-то у девиц
    тревожить интерес к моим талантам
    ну и к тому, чем кавалер галантный
    одну из них способен удивить;

без радостного трепета в груди
на женщин озираюсь я прилично,
и то не по нужде, а по привычке...
о господи, что будет впереди!..

Чтобы привлечь вниманье молодёжи,
бросал я в сногсшибательный слалом
воображенье с памятью вдвоём,
сюжеты сочиняя побалдёжней.

    Теперь мне этот спорт не по плечу.
    Пенсионеров мирная беседа
    о том, как лучше изводить соседа, -
    пожалуй, всё, что слушать я хочу;

    Я разучился в жизни изумляться.
    Теперь мои поблёкшие глаза
    великие не видят чудеса,
    а замечают маленькие блядства,

которые за страхом и враньём
мы сами от себя прилежно прячем,
решая главные идейные задачи...
Я вышел из игры, я больше не при чём!

    О, если бы покой мне только снился -
    среди покойной, вязкой тишины
    мне вовсе перестали сниться сны,
    и веет мимо ветер новизны...

Всё правильно: я к этому стремился...
Так день за днём. Любезнейший покой.
Покой философа. Замедленным дыханьем
не жизнь я продлеваю - прозябанье;
да, да, покой... да нужен ли такой?..

Мне в парке рассказал сосед,
причесывая тростью гравий:
- Беды на свете горше нет,
когда нам старость застит свет
и силы больше не оставит...
На днях я был (случайно, право!)
девицей опытной раздет -
хотел припомнить прежних лет
неприхотливые забавы,
и хватку прежнюю, и пыл...
Но память как ни напрягалась
(чего нельзя сказать про фаллос),
представь себе - я все забыл...
Так что же мне теперь осталось?
Ответь, красавица, ответь!
Ведь я хочу такую малость,
я - как поникнувшая ветвь...
В порыве праведного гнева
разочарованная дева
сказала: - Старый хрыч, заткнись!
И прежде чем ходить налево,
ты посмотри сначала вниз!
- Плачу вдвойне! Прости, красотка!
- Заткнись, облезлый зад козла,
так женщин обижать нельзя!..
Был приговор ее коротким:
свои несвежие колготки
она швырнула мне в глаза...

Умолк сосед красноречиво
и со значеньем чрезвычайным
добавил: - "Так погиб мужчина!.."
И я печальную кончину
почтил минутою молчанья.

Без денег нет счастливой старости!
Старик, который не собрал
за долгий век свой капитал,
достоин лишь брезгливой жалости.

Милы богатые родители:
ты и умён, ты и хорош,
пока им что-нибудь даёшь!
Отцы и деды, будьте бдительны.

Припомни, как бедняга Лир,
желая сладко жить по очереди
у каждой награждённой дочери
лишился всех своих квартир;

припомни: дядюшка Онегину
ведь завещанье обещал,
чтоб тот больного навещал
и чтоб при этом почитал
сие - почётной привилегией.

Наследникам не раздавай
при жизни всё своё имущество
и говори одно им в сущности:
- Сынок, роток не разевай
на мой пока что каравай...

Вполне эквивалентно выглядит
высокий чин или почёт,
из коих отпрыск извлечёт
себе какие-нибудь выгоды...

Хочу шутливый снять покров,
серьёзный вывод мой таков:
не может старость быть счастливою,
есть, право, что-то неправдивое
в соединенье этих слов...

Ох, уж эти мне детские страсти-мордасти
и судьба, что ложится нам черною мастью...
Сладко-сладко в 17 страдать и томиться,
украшая печалью румяные лица!
Плащ Гарольда спортивному сердцу не тяжек,
он нам даже идёт, вроде модных подтяжек.
Мы здоровы и молоды, мы уверенно знаем:
это солнце для нас по утрам выползает,
и когда-то для нас специально горилла
почесалась и стать человеком решила,
наши предки для нас умирали, сражаясь,
ради нас и прабабки, и бабки рожали,
сотрясались миры и скрипели скрижали!
И щенком жизнерадостным счастье готово
к нам восторженно мчаться по первому зову!

Только годы роняют на лысое темя
неизбежную старость... сгущаются тени...
Постигаются истины - хочешь не хочешь...
мы слабеем под бременем многоточий.
Пепел времени гасит надежды и даты,
и уже не щенком наше "счастье" - куда там! -
а приблудной, вконец запаршивевшей сукой
виновато ползёт, чтоб лизнуть нашу руку,
ни добра ей доверить, ни взять на охоту...
да и нам неохота... неможется что-то...
И, лелея свою пенсионную дрёму,
философствуем вяло и умудрённо:
- Что есть счастье? - навалом весною и летом,
как цветов - собирайте любые букеты,
но юность беспечна: мол, успеется, после...
не успел, не сумел, и нагрянула осень -
выбор сузился. Власть? - нет хуже напасти!
ненавистны мне все одержимые властью.
Счастье творчества? - Да! но много ль счастливых
средь избранников божьих на творческой ниве?
Быть богатым и сытым? - а что же, отчасти...
Быть любимым, любить? - редчайшее счастье!..
но уже не про нас. Так что же осталось?
Быть полезным, работать хоть самую малость?
Вот!! Любимое дело - решенье задачи,
долголетья залог и большая удача:
быть мужчиной (неважно - старик или мальчик) -
мастерство в своем деле, как же иначе...
Быть здоровым? да, да, быть просто здоровым!
это - главное... впрочем, и это не ново -
Фауст пробовал: "вечная юность!", и всё же -
вот бы вспять, вот бы снова немного моложе...
уж тогда бы - шалишь! своего бы не отдал!
прочь покой, и досуг, и проклятую одурь!..
я бы... мы бы... и счастье, конечно, в кармане.
лишь верните скорей на второй полустанок...

Нет дороги труднее, чем путь предпоследний.
Извините за эти наивные бредни,
за мечту в молодёжное нечто одеться
стариков, так охотно впадающих в детство...

Старики всю жизнь трубили
и нужны, конечно, были...
А теперь они - обуза!
Вроде корок от арбуза -
никому не нужный мусор!
В кошельках и в душах - пусто...
Но душе чего-то надо
и помимо променада.
Как писал когда-то Гёте
(а ведь он у нас в почёте):
"Фи! безделье - неприлично,
человеческая личность
утверждается работой!
надо делать как-то, что-то..."
(сам - на склоне лет влюбился,
но скорей всего годился
лишь на то, чтоб на колени
брать невесту, как младенца,
вот так выкинул коленце
ни на что не годный гений!
он в труде искал забвенье...)
Старички занятья ищут
для своей духовной пищи,
и для пищи недуховной
тоже ищут, безусловно.
Кто-то яблоньку сажает -
ожидает урожая,
копошится кто-то в грядках,
кто-то мучит однорядку,
где-то тюкает топорик -
это кто-то домик строит
иль неспешно чинит крышу,
патриот доносы пишет -
он готов родной отчизне
посвятить остаток жизни,
эта штопает порточки,
та - тиранит свою дочку,
эта лечится и плачет,
та - подсчитывает сдачу,
тот породистых собачек
разводить ретиво начал,
эти - пьют, а те - рыбачат,
кто-то, ноги раскоряча,
возле мест питейно-злачных,
будто памятник, маячит,
эта внуков нежно нянчит,
тот, глаза от мира пряча,
носит внуку передачи,
а у этого занятье -
в домино стучать, как дятел,
та канючит, та судачит,
та шмотьё в чуланы прячет,
генерал, когда-то бравый,
резво строчит мемуары,
а сосед его по даче,
как пенёк, замшело-старый,
мир задумал озадачить
сочиненьем популярным:
"Секс у племени команчей"
(Как говаривал Сенека:
- Графоманы - гордость века!)...
Кто-то пишет, кто-то пашет,
с колокольни кто-то машет.
Словом, так или иначе -
каждый что-нибудь да значит.

Не судите слишком строго
тех, кому шажок до Бога,
пожелайте им удачи,
потому что однозначен
для всех нас конец дороги...

1.

В нас задатки вампирьи и ведьмины.
Нам грехи свои часто неведомы,
лишь томится душа беспричинно -
она чувствует все наши вины...
Ничего нет более горшего
материнской могилы заброшенной,
    вся природа - немой укоризной!
только мама простит... как при жизни.

2

"...Родная девочка, дочурка, доча..."
    старик понурый то стоит, то лёг,
    дрожащими губами он бормочет
    один и тот же горький монолог:
"...беда... пришла беда... её глаза
    по мне скользнули лезвием холодным,
    не на меня смотрели, а куда-то за...
    что делать мне... что делать? - что угодно:
    копить обиду, злую землю грызть,
    иль по ночам кончаться от печали,
    или, пожав насмешливо плечами
    и пошутив, на плаху поплестись...
    всё это будет так неинтересно,
    и скучно, и предельно неуместно,
    и буду жалок я, и буду я смешон -
    точь-в-точь, как обречённое на слом
    немодное, расшатанное кресло...
    А может быть - в небытие, в приют,
    в дом престарелых, там - уют?..
    А если с нею; это повторится -
    Эринии - злопамятные птицы...
    Пусть будет приговор необратим,
    но знаю: сердце, забывая биться,
    в последний раз шепнуть не поленится:
    "как дай вам бог любимой быть другим"...
    всё дальше берег, дальше. Я - на льдине,
    она - на берегу, ко мне спиной"...
    
        Судьба нам платит тою же ценой
        за все наши долги и наши вины.

3

Дочь уехала в Нью-Йорк.
У неё - моя сноровка.
Почему-то до сих пор
нету писем из Нью-Йорка.

    Денег требует Нью-Йорк -
    две квартиры, мебель, дачу,
    утварь, книги и фарфор
    мы распродали удачно.

В доме престарелых я.
- "Потерпи совсем недолго:
лишь устроится семья -
вышлем вызов из Нью-Йорка"...

    Уезжали как-то вдруг,
    не сказали день отъезда,
    не простился с дедом внук,
    зять не попрощался с тестем...

Дочь - солидный человек,
врач! ей верю безгранично...
Моя версия для всех:
сам остался, здесь - отлично!..

    Говорят, суров Нью-Йорк.
    Дурачки - не рассчитали:
    их пособие моё
    поддержало бы вначале...

Что там с ними? взять бы в толк,
мне бы весточку - и только...
сил всё меньше, я оглох,
мне уже не до Нью-Йорка...

    Слишком он далёк, Нью-Йорк,
    но порой бывает горько...
    десять лет - ещё не срок...
    нету писем из Нью-Йорка.

...и пусть
незаметно навалится вечер
на его поникшие плечи,
на печали его человечьи -
    пусть...

понесёт он горестный груз
так же весело и осторожно,
как девчонки на теплых ладошках
несут молодую грусть.

    ...и пусть
ещё еле намеченным почерком
прочертится начало ночи -
до конца марафонского бега
не разлюбит безбожно
он хруст
под ногами хмельного снега
и на тёплых юных ладошках
жизнерадостную грусть...
    пусть...

Весь мир обещали сначала!
только захнычу, только мигну -
и всё, что хочу - всё могу!
Но однажды "нельзя" прозвучало:
это - доступно, это - преступно,
между "хочу" и "могу" - грань,
между ними всё более крупное
расстояние, уже не игра -
угроза...

    Настолько многого
всю жизнь не мочь, не сметь,
чтоб к концу, кроме тихого логова,
уже ничего не хотеть...

Плетется человечья тень...
А где же человек?
Я даже не вчерашний день,
я - прошлогодний снег.

Бреду, дряхлеющий "пер гюнт"
и до того иссох,
что кажется - вот-вот на грунт
просыплется песок...

В моих глазах не мудрый свет,
а медленный напряг.
зато готов любой совет
давать я всем подряд!

Я знаю, как страну спасать,
и каждому как жить,
как женщинам детей рожать
и грудью как кормить.

Я поучаю каланчу,
как правильней стоять! -
С утра до вечера ворчу
и источаю яд...

Меня завидев, молодежь
бежит, как от огня.
- Откуда столько сил берешь? -
спросили у меня.

- А я не требую любить,
но рассуждаю впрок,
и, значит, слушать - потерпи!..
Запоминай урок!
Беззубый голос мой скрипит,
и сыплется песок...

- Постой, а для чего зовешь?
Ты нам не пастырь и не вождь.
Допустим, ты умнее нас,
твой опыт нужен, спору нет,
но ты суешь нам всякий раз
заслуг своих букет,
и всех твоих ошибок хлам
для вящей пользы даришь нам.

Но нам куда нужней
свои ошибки, опыт свой,
и тумаки своих парней,
и гром над головой.
Всегда вкуснее каравай,
что сами испечем.
Ты лучше рот не разевай
за молодым столом.
Старик, не обижайся зря:
всегда и на века
отцы и дети говорят
на разных языках.
Ты нам не пастырь и не вождь,
но помни, человек,
какой нам в руки отдаешь
проклятый, жуткий век...

Я жизнь свою извёл на пустяки...
Уехал поезд. Замерли гудки.
Фонарик отдалённый не маячит.
Я опоздал замаливать грехи,
я запоздал выдумывать стихи.
Такая получилась незадача...

Меня, как паутиной, суета
опутала... тупая чехарда.
Мой быт - мой бич, мой клич и моя кляча!

Копеечный уют и драгоценный хлам,
который никому, конечно, не отдам,
не выброшу - с собой в могилу спрячу...

В мудрёной жизни я не стал мудрей.
Подумаешь! - потешный воробей,
затисканный детьми щенок ледащий,
бесцельная беседа у друзей,
чужого сада запах - мне милей,
чем свой цветник и собственная дача...

Нет у меня каких-то важных качеств
добыть карьеру, в "деле" преуспеть...
Нестись - наседкам, канарейкам - петь,
а ловчим соколам - преследовать удачу:
у разных крыл и высота своя,
и свой размах... Наверно, затаясь,
меня занозил вечно зуд бродячий...

Уехал поезд?.. нет ещё!.. почти...
Пока дышу - не быть концу пути...
Успеть, успеть - "хоть что-нибудь да значу!"
Доделать, дописать, достроить!.. Впереди
уже перрон.. скорее!.. боль в груди...
    уехал поезд...
        кажется, я плачу...

Как говорили в старину -
пора подумать и о Боге!..
Пора придирчиво и строго
в себя, как в ящик, заглянуть

    и всё, что за век накопилось,
    перетрясти и перебрать,
    найти хоть крохи серебра
    средь хлама ветхого и пыли.

Пора подумать о душе, -
и так в России говорили, -
содрать с себя остатки грима
и стать естественным уже.

    Пора вести себя солидно,
    чтоб эта самая душа,
    не суетясь, не мельтеша,
    свыкалась с ритмом инвалидным.

Нелепо, право, догонять
и уходящие трамваи,
и молодые фестивали
и прошлогодний отсвет дня.

    Пора готовиться к ответам
    и на костре, как в век иной,
    чтоб непокорной сединой
    играл напрасно жаркий ветер.

И впрямь - ну что б, в конце концов,
подобно древним святотатцам,
хоть перед смертью не бояться
ни преисподней, ни богов!

    Пускай уж те, кто помоложе,
    живут с оглядкою, пускай -
    пора глаза не опускать
    пред каждой многозначной рожей.

Рабы не могут, хоть распни,
порядочность себе позволить,
неволя совесть нам мозолит,
как обувь тесная - ступни;

    а рабство множится не только
    умелым щёлканьем бича -
    обноски с барского плеча,
    объедки с барского застолья...

Пора отучиваться лгать!
И благодарственных элегий
за праздник мелких привилегий
поменьше надо бы слагать.

    Когда, слабея, неохотно,
    с трудом плетёмся по земле,
    пристойны ли на склоне лет
    витиеватая походка

или скольжение по льду? -
пора в оставшиеся годы
взахлёб испить хмельной свободы,
зажить с самим собой в ладу!

    Коли в распаде наша личность,
    себя за шиворот с поличным
    ловить уж поздно, и не в счёт
    ни осторожность, ни почёт,
    ни соблюдение приличий, -

недопустим духовный крах!..
Осмыслив, как благодеянье,
свою способность к покаянью,
пора подумать о грехах...

    Стыдить других - увы, не новость
    для стариков, а вот сказать:
    мне стыдно - мужеству под стать,
    когда кольнёт живая совесть...

А наш извечный общий грех? -
за всех на крест пойти готовность -
не есть ли высшая духовность,
ответственность за всё и всех!..

    ...Бессонница, как злая птица,
    повадилась в глаза клевать,
    наверно "бабки подбивать"
    пришла пора, как говорится.

Пришла прекрасная пора
немногих безусловных "завтра",
перечеркнувших так азартно
мои трусливые "вчера".

    Пора спасительных поступков,
    бесстрашных исповедей срок,
    последний нравственный порог,
    где сердце будет неподкупным,
    и где единственный порок
    ему окажется доступным...

...На дно улёгшаяся муть,
и подведение итогов.
Пора торжественно и строго
в себя, как в бездну, заглянуть.

Романтика странствий... или верней -
наша мечта о романтике странствий,
в её постоянстве какая-то странность -
дверь запирать или прочь от дверей.

Бегство от бедствий, бегство от быта,
бегство от бледной убогости духа -
чего мы боимся? - любая потуга
уже плодотворна! попытка - не пытка.

Не увильнуть всё равно от проблем,
все мы - любители бега на месте,
бега от жизни. Последних известий
о том, что творится на бедной земле,

достанет вполне, чтоб немного свихнуться!
А свалит тебя тривиальнейший грипп
или вселенский карающий гриб -
равно не спастись на летающем блюдце...

Так значит, не надо от жизни бежать!
Со старостью драться умеет не каждый,
и судному дню отступить не прикажешь -
не лучше ль от смерти идти... не спеша.

А жизнь в любых воплощеньях прекрасна!
от жизни хорошей никто не сбежит.
Да здравствует жизнь! и мечта - это жизнь,
наша мечта о романтике странствий.

Осуществим, если хватает деньжат,
выносливости и любопытства...
Мы все в этом мире всего лишь туристы,
идите спокойно - не надо бежать.

Молюсь, но едва ли готов к покаянью.
Я ныне похож на калечных старушек,
Сидящих на паперти за подаяньем...
О Боже, прости мою грешную душу.
Бывают часы - убежденный безбожник
Приносит к Тебе покаянную душу.
Но я никогда не любил осторожных,
Готовых молиться, когда это "нужно".
Я жил, как учили, тебя я не слышал.
Услышав - упрямо и долго не слушал.
О Боже, насколько мой грех неумышлен -
Суди и помилуй убогую душу.
Бахвальство - конечно, гордыня невежды.
Но главное - к боли чужой равнодушен,
А кто послабее, то с теми не сдержан.
О Боже, прости мою черствую душу.
За длинную жизнь я тебе благодарен,
Но прилежанием не отличался,
Мужчине за лень полагается кара,
Не должен корабль засыпать на причале.
И все же склонись к моему изголовью.
Прочитаны письма и пусты конверты.
Себе ничего не прошу: ни здоровья,
Ни денег, ни суетной славы посмертной.
Как можно щедрей одари моих близких,
Но не допусти мне от близких зависеть.
Я отдал отечеству труд мой и мысли -
Не дай мне зависеть от милых правительств.
Но Ты укрепи мою слабую душу,
Чтоб выполнить смог я предначертанье,
И если успею, и если не струшу,
Возможно, к Тебе приползу с покаяньем.

Скоро день отойдет навсегда...
проводи-ка его, человече,
и, до блеска начистив подсвечник,
добросовестный сон загадай,
потому что и вечер - не вечен...

День устал, потускнело кругом,
умолкает сумрачный дом,
подчинись тишине предвечерней...
    Кто-то там перешел Рубикон,
    кто-то венчик примерил из терний.

Но для всех нас положен предел,
как бы там сам Господь ни радел! -
вот он, час роковых одиночеств...
    Кто в кабак, кто в семью, кто в бордель,
    даже в петлю сбегаем от ночи...

И ненужной становится ложь,
и становится каждый похож
на себя в зазеркалье жестоком.
    Кто готовит ножи на грабеж,
    кто гармонь для веселых намеков...

Серый вечер. Еще не темно.
Торопливое чье-то окно
загорелось и снова погасло.
    Кто-то щедро глотает вино,
    кто-то капает в рюмку лекарство,
    тот парит, этот тянет свой воз,
    кто-то рвет позолоту со звезд,
    кто-то горестно к звездам взывает...
В этот час и герой, и прохвост
узнаваем и непознаваем.

День кончается, зла не тая,
день уходит из бытия...
длинный день... не принес мне наживы,
чтоб звучала с утра не фальшиво
предпоследняя строчка моя.

Прыгает с ветки на ветку
белка, пугливый зверёк.
Мальчик поймать её в клетку,
как ни старался, не мог.
К вечеру очень устал он,
сразу свалился в кровать.

    Птица в часах куковала
    и сказала:
    - Надо спать!
    И в ответ
    гаснет свет...
    Кукушка тебе, шалопаю,
    нагадает
    сотню лет.

Счастье - лукавая белка,
в башне высокой живёт,
на золочённой тарелке
ты не получишь его.
Ловлю закончишь не скоро,
к ночи успеешь устать.

Мудрый появится ворон
и прикажет:
- Надо спать!
    И в ответ
    гаснет свет...
Внучатам своим, шалопаям,
завещаешь
сотни лет.

1960 г.

Под старость нам снятся тяжелые сны,
тревожные сны, неминучие:
...Убитый отец возвратился с войны,
и мы выпиваем по случаю...
...Покойная мама помочь ей в саду
зовет, а я с места никак не сойду,
окованный жутким предчувствием...
...То чудится чей-то младенец во льду
и небо с багровыми тучами,
то снятся погони, то черти в аду,
то крысы, то змеи гремучие...
...Приснился скрипучей вдове муженек
(при жизни характер был крученный), -
из кошкиной миски лакает у ног,
оскалился вдруг, зашипел и утек,
ах, бедненький, как же он мучился...
Нам в старости снятся несносные сны,
как совесть больная, тягучие...
Пусть близкие наши, не зная вины,
нас помнят, и вещие сны не нужны!
...Дай Бог им благополучия.

Я прошу о конце одиноком,
мне тяжелый искус по плечу:
я давно, как Исус на Голгофу,
одиночества крест волочу.

Я хочу околеть на закате -
совершенно один, аки пес,
чтоб никто в мою яму не капал
ни соленых, ни сладеньких слез.

Я хочу удалиться достойно,
не наскучив недугом родне,
как пропавшие без вести воины
на чужой и забытой войне.

Я хочу умереть ненароком,
на ходу, будто прерванный стих,
где-нибудь... но не очень далеко
от веселых, сверкающих стекол -
человеческих окон живых.

Только склонится траурным флагом
опечаленный солнечный круг...
Так и тянет подохнуть бродягой,
не умыв предварительно рук.

А нужно ль в эту темень проникать?
Чужую боль, как чуждую поклажу,
себе на плечи громоздит не каждый...
Мне много лет, и тянется рука

живописать осенние пейзажи
и стужи зимние. Но даже
на свете самая прилежная строка
о старости всю правду не расскажет!

Неистребимый ястреб
                снится моей судьбе...
Распластывает опасность,
                напоминая тебе,
что близок печальный праздник,
                когда прощают долги.
Медленно и не напрасно
                ястреб сужает круги.
Он не теряет времени,
                он не задремлет в ночи,
и ловит, и метит мгновенья,
                которые ты расточил!
Он терпелив на страже
                и ждет он зябкой зимы,
когда нам бывает страшно,
                когда ослабеем мы.
Но в летнюю пору борений
                он осторожен - пока
пушит он свое оперенье
                и целится издалека.
Пока он - как точка, и тесным
                ещё не становится мир,
достанет, кажется, места
                для самых решительных игр!
Ты полон веселой отваги,
                реют над жизнью твоей
честолюбивые флаги
                спелых, душистых ветвей!
Кричишь ты: - Проклятая птица,
                за обреченных детей
хочу я с тобою сразиться!
                Вот грудь моя, я - Прометей!
Кого ты, стервятник, наметил?
                Старушку? Ребенка? -
                        Не смей!
Бери мое милое лето,
                Вот грудь моя, я - Прометей...
Зовешь ты, как будто случайно
                не знал или знать не желал,
что с первого дня мирозданья
                никто его не побеждал.
Хотя, может быть, и зачтется
                тебе романтичный дебош,
Не будет кончины почетной,
                и ты никого не спасешь...
А годы все мимо и мимо,
                и все белей облака,
и ястреб неумолимо
                готовится для броска.

1988 г.

Врачи говорят:
                - летальный исход...
Исходит душа, отлетает...
Одна только звездочка тает -
не станет темней небосвод;
один только мир, мгновенье прожив,
покатится, сгинет - и снова
мерцанием звездно-суровым
наш космос, как жилка, дрожит;
комета одна
                безмолвно мелькнет...
Но кто-то заметит, бессонный:
- Смотри-ка, родился ребенок! -
такая примета... - шепнет.

1979 г.

От Старости и Смерти - двух подруг -
стремглав бежать советует испуг.
Но ты - солдат! И воинский устав
блюди: Смерть отступить заставь
к нейтральной полосе, топтаться у дверей,
а Старость - в плен бери
        заложницей твоей.

С мокрой плешины сбросила осень
желто-пожухлый картуз кургузый
и поклонилась по-русски в пояс:
"Простите, я стала для вас обузой,
дождливым пальцем в душах роюсь,
простите, люди..." - Да ладно, осень,
всем нам старость удар наносит,
и всем грозится снежным грузом.

2000 г.

Дарят добрые деревья
лоскутки на одеяло,
но зима еще за дверью...
Пряный запах спелых яблок,
запах прелых, палых листьев -
не дышу, глотаю, пьяный,
эту брагу, этот рислинг!..

То пианиссимо, то пиано
шепчут листья: - Тише, тише,
кто там лишний, кто там киснет?
Что за странные концерты?
В нашем мире нету лишних!
В этом мире все - бессмертны!
Все - во благо, все - для жизни!..

Как целебная настойка,
влажноватый, теплый воздух.
Листья шепчут: - Будьте стойки,
будьте веселы, поскольку
ничего еще не поздно!..

Листья шепчут: - Не пристало
на земле, такой хорошей,
друг на друга непрестанно
веять гибельной порошей!..

И помахивает осень
легким флагом листопада,
и несет любимый лозунг,
как на праздничном параде:
"Уходить красиво надо!".
"Уходить достойно надо:

Есть весенняя закалка,
есть и теплый трепет лета,
чтобы жить было не жалко,
чтоб не шатко и не валко
свою зиму храбро встретить!"

Тихо. Мир. Все сабли в ножнах,
Все дожди земля прияла.
Осень стелет осторожно
золотое одеяло...

1978 г.

Прекрасна природа земная, прекрасна любовь человечья,
и символ влюбленности - вальс - прекрасен, молод и вечен.

Деревья своей наготы вот-вот перестанут стыдиться,
парят и безропотно падают желтые птицы;
как грешница в храме, бормочет и кается шепотом осень,
и просит о чем-то природу ее неподкупная проседь...
Весна - старикам, им весна - очищенье от скверны!
Пусть белые ландыши их седину опровергнут,
пусть, вальс напевая, капель запрыгает в свадебном танце,
и память их впалые щеки затеплит смущенным румянцем,
пусть свежая травка забытой надеждой забрезжит,
чтоб внукам в наследство досталась их негасимая нежность.
А если случится беда - нагрянет любовь напоследок,
да пощадят их пускай пересуды зловещих соседок.

А осень - влюбленным! Срывать золотые одежды,
и жадно вдыхать отголоски неистовых лежбищ,
и в косу Любви заплетать лучезарную ленту,
и праздновать проводы теплого бабьего лета,
и целоваться вовсю, и флиртовать на шуршащих бульварах,
и щедро друг другу дарить комплименты томной гитары,
и вечные клятвы забыть, что вчера еще здесь прозвучали,
и слизывать с неба горчинки осенней печали...

Ах, юность беспечная - ветер! Не знает она угрызений,
Не слышит она тишину и жалобы скрипок осенних,
и ей по закону, конечно, пока не знакомы
ни злая энергия вьюг, ни безвольная зимняя дрема.
Ей многое нужно всегда и ничего ей не надо,
куснуть разве яблоко - то, что из райского сада.
И ей наплевать на глобальное кровопролитье -
в мембраны наушников рвутся к ней модные ритмы,
а, впрочем, на свадьбу она пригласит допотопные вальсы...
Ну что ж, старичье, дожидайся весны, не сдавайся.

А осень все так же красива, как Болдинской осени отзвук,
и вам, молодые, в любую погоду влюбляться не поздно.