Обычный календарь. Из года в год
Двенадцать раз меняются картинки.
Погоды. Урожай. Покупки и починки.
Коротких праздников и длинных будней ход.
Сограждан храбрый ропот под сурдинку.
Мельканье дрязг, обид, невзгод...
Мы суетны... и смертны - в свой черед...
Пожалста, заходите на поминки!

Есть личный календарь, почти у всех
                                                 жестокий.
Совсем не сатана там правит бал -
Как оказалось, в нем командует Непал,
И биоритмов строй определяет сроки
(Ведь сам себе никто еще не выбирал
Созвездия, родных, болезни и пороки!),
Хотя сулили нам партийные пророки,
Что в результате разных опытов и проб
Грядет советский бодрый гороскоп.

Народа моего трагичный календарь.
Всегда не впрок ему кровавые уроки.
Восстаний, мятежей, переворотов гарь...
И каждый - или раб, или бунтарь...
И голод вековой - народу впрок ли? -
Как будто в перевернутом бинокле,
Мельчает он. Разбит его алтарь.
А может, сам Господь его однажды проклял?..
Отчизна! - боль моя, мой грех, мой
                                              божий дар...

Огромный календарь малюсенькой планеты.
Незыблемы в веках закаты и рассветы,
Извечная борьба добра и зла,
Сменяются тираны и поэты...
На ход истории не действуют приметы,
К тому же на крови замешана зола,
И нет прочней фундамента, чем этот.
Фантасты же твердят (и кажется - не зря),
Что на краю мы можем оказаться,
Что может не взойти ещё одна заря,
Что гибель полную двух-трех цивилизаций
Уже видала хрупкая Земля...

Космических токов струя
На нас низвергается мощно.
Часы и весы бытия
Работают денно и нощно!
Мы все - как песчинки в часах,
Судьба на весы их ссыпает:
На чашах - безжизненный прах
И светлая сила живая.
Какая из чаш тяжелей?
Добро или зло побеждает?
Греховная грязь, словно шлейф,
Нас всюду сопровождает,
Но солнечный дождь золотой
Омоет сердца и ладони
И нас защитит чистотой,
Которую время не тронет.
Колеблются чаши весов,
Песчинки в часах бесконечны!

Зажгите же тонкие свечи,
Сгоните морщины со лбов,
Расправьте согбенные плечи -
Нас Вера, Надежда, Любовь
От многих печалей излечат.

Всё-всё, что нас мучило прежде, -
Исчезнет, лишь впредь не греши!
Грядет обновленье души
И срочная чистка одежды...
Без веры, любви и надежды
Весьма затруднительно жить.
Без мудрой Софьи успешно
Полмира спокойно живет!
Но мудрость зато нам дает
И сравнивать, и сопоставить:
У каждой из трех ипостасей
Есть главное время свое.

Любовь! Не успел оглянуться -
Она уже в прошлом. Как вор,
Спешил себя грабить... На двор
К тебе уже ей не вернуться,
Брезгливою жалостью взор
Её где-то мерцает... С тех пор
Как будто разбитого блюдца
Пытаешься клеить фарфор.

Мы верим! И животворящи
Сегодняшней веры слова.
Вчерашняя вера - мертва,
Живет она лишь в настоящем.
И сколько веков ни прошло,
Мы верим и верим - сегодня! -
И в вечную милость господню,
И в наше извечное зло.

Надежда! - фантаст и предвестник,
От нас отгоняющий тень.
Все прошлое ей неизвестно,
Сегодняшняя дребедень
Скучна ей, при ней неуместна;
Как молодая невеста,
Глядит она в завтрашний день.
Живет она только грядущим,
И всем - не забыт ни один! -
Она обещает насущный
И хлеб наш, и что-то получше,
И все, что мы сами хотим...

В преддверие Нового года
Мы входим с надеждой всегда,
Стараясь себе загадать
Подарки судьбы и природы...
Всем близким народ не спеша
Писать пожеланья садится...
А может, и впрямь обновится,
Как в святочной сказке, душа?
И может, в семье латыша
Гибрид гениальный родится,
И станет прелестной традицией
В стране только граждан рожать?..

Наша жизнь - как японская танка:
коротка, а вмещает многое...
Оглянулся в конце дороги,
но память не разглядела
ни одной вишневой ветки.

Лег январский вечер в белую кровать,
нянькою над ним поет седая стужа
и прилежно учит, учит забывать
все, что в этой жизни нам запомнить нужно.
Как протяжный ветер северных дорог,
что не знает сам, чего по свету ищет,
я ловлю снежинки позабытых строк,
брошенных войной на наши пепелища...
Там, на дне далеком трав и облаков
длинно верещат кузнечики в падучей
летние слова про дружбу да любовь...
Хватит, перестаньте! я уже готов,
полно меня прошлым, как метелью, мучить!..

Утром - тишина. Поверить не могу,
что я ночью слушал вьюжные рыданья.
И совсем невинно дремлет на снегу
голубая тень забытого свиданья.

1992 г. Январь

Меня не балует судьба.
Зато с завидным постоянством
Она не упускает шанса
Боднуть, оставить на бобах.

Как будто я лишен гражданства,
Как у позорного столба,
Я Каина печать со лба
Не вправе сбросить: всё пространство -

Для прозябания раба!
И пыль убогого убранства,
И блеф, и брань в бездарном танце
С набором двух нелепых па,

И откровенно к хулиганству
Всегда готовая толпа...

1991 г.

А шума-то сколько, пыхтенья да пыла,
патриотизма кичливая прыть...
Полно! Родина всех нас лепила
по своему подобию - ее не избыть.
Но она никогда никого не любила,
зато снисходительно - так уж и быть! -
Она позволяет себя полюбить
и ради нее же друг друга убить.

Мы зависимы друг от друга.
Передвигаемся мы по земле -
если надо, по лютой зиме,
отстраняя ресницами вьюгу,

если надо - по кромке стекла,
кровоточащим шагом не дрогнув,
все мосты, все удобные догмы
за собою сжигая дотла.

Только братства простую науку
мы не торопимся постигать,
и милее пока обрекать
нам друг друга на крестные муки.

В родословном древе племен
переплелись, перепутались корни,
и шумит стоязыкая крона
и питается с древних времен
щедро пролитой общею кровью.

Да и солнце - одно на всех нас.
Мы друг на друга, как зебры, похожи
черной, белой и желтою кожей,
разный профиль, но тот же анфас.

Все мы родственники и соседи,
и ждет нас общий котел к обеду,
трубка мира ждет у костра,
кровным братьям обняться пора -
вместе мыкать общие беды.

Человечеству, чтобы спастись,
необходима круговая порука,
мы обслуживаем друг друга,
нам без этого не обойтись.

Мы несем свои умные руки
и нелегко отвыкаем от зла...
Ах, как наша планета мала,
как зависим мы друг от друга!

Холодные цепкие руки.
    Холеные бледные руки
        Хваленые руки зимы.
Не брали меня на поруки,
    а все ж довели до сумы.
        Я - нищий. И духом я нищ:
            всю долгую, долгую зиму
                мне льдистые пики грозили,
                    свисая с кровельных ниш,
                        и, зная про будущий зной,
                            угрюмо грозили мне вьюги
                                не только морозной войной -
                                    серьезной крысиной возней...
- Спасибо, любезные други,
    за ваши услуги, потуги,
        негласные ваши заслуги,
            за ваш неусыпный конвой,
                за немоту колоколен...
                    Ну что вы! - Я очень доволен:
                        мешает нам шум без причин.
Умели вы сильных мужчин
    ломать и безжалостно школить...
        - Да нет же! Я очень доволен,
            я - ваш, и мы все - как один!
                Спасибо за нашу неволю,
                    за незащищенность седин,
                        за вашу негромкую службу, -
                            нельзя же изъять из главы
                                заботу о всех безоружных!
А кто не склонял головы -
    умели немедленно вы
        под наст уложить непослушных,
            чтоб после сочувственно слушать,
                как женщины полночью вьюжной
                    над холмиком каждым натужно
                        учились по-волчьему выть...
А нам ледяная наука
    далдонила в каждое ухо:
        "Счастливец, иди присягать!
            Целуй же пречистые руки!
                И даже во сне посягать
                    не смей на лихие снега!
                        Не смей, как в помойке, копаться
                            ни в мыслях своих, ни в стихах.
Холодные цепкие пальцы,
    их мертвая хватка - в костях,
        в крови застревающий страх...
            Молчать... Потакать... Улыбаться...
        Спастись и остаться! Остаться
            хотя бы у края системы...
                Уйти от тюрьмы и сумы...
Двуличны, безлики и немы,
    трусливо надеялись мы,
        что кто-то же должен подняться
            для гибели, для Колымы,
        для самого главного боя,
            что кто-то - герой или Бог!
                приблизит ценою любою
                    свободный весенний поток...

1981 г.

Неизбежный угол отраженья:

При моем служебном положении
и общественном ко мне расположении -
тяготит меня земное притяжение...
Несмотря на взлеты и скольжение.

Прицельные выстрелы восклицаний!
Пулеметные очереди многоточий!
Повезло: не убит, не контужен, не ранен...
только совесть
                чуть-чуть иногда
                                    кровоточит...

Догма удобна,
догма - надолго.
Догма тебе
растолкует подробно
все постулаты
веры и долга.
Догма - как латы
от всех кривотолков,
как панцирь надежный
от мыслей чреватых,
чтоб жили - как должно!
щит осторожным!
защита от ложных,
ничтожных трактатов,
пустопорожних
теорий треклятых!
Магма догмата
сжигает, корежит
все, что крылато,
все, что не может
быть ординарным! -
догма труслива
И очень коварна...
Людям ленивым
с догмою лучше,
спокойней и легче.
Догма живуча,
но не навечно!
Рано иль поздно
к солнцу навстречу
рвутся из почвы
самой бесплодной
зерна пророчеств
живыми ростками;
сквозь мусор порочный
и косные камни,
сквозь медные лбы
и бумаги сверхпрочные,
сквозь пыль похвальбы,
слепоты непотребной -
рано иль поздно
нежные стебли
пробьются на воздух!
Тянутся ветви к небу упрямо!
Идеи - бессмертны!
Поздно иль рано
свежему ветру
быть ураганом!
Новые мысли
взрастут, и окрепнет
дерево истин
великолепных,
истин бесспорных
и абсолютных!..
Глубокие корни
силой нальются!..
вот уж покорны
силе могучей
литавры и горны!..
за веру, к которой
тянется лучший
цвет молодежи,
не дрогнув, с восторгом
головы сложат
уже миллионы!..

Тени сгустились
под кроной огромной.
И появилась
еще одна догма.

1989 г.

Мокрый снег прибалтийского марта.
Но коты отрицают песней азартной
притязанья зимы: не она -
цель конечная! (Слышишь, редактор?).
У любви не бывает дороги обратно,
цель искусства - конечно, весна.

И поэтому робко мартовский ветер
тронул сучья сырые и толстые ветки,
прикоснулся к щеке и к душе,
словно добрый редактор вместе с приветом
мне на подпись прислал в дружелюбном конверте
для весенней обложки клише...

Я люблю.
Молю - не отлучайте!
Чудо, вспышка в миллионы ватт,
Аэлита из созвездья Льва!..
                Не разлучайте.
Прошлым горем и везеньем прошлым,
опостылой опытностью пошлой,
многолетней накипью печалей -
                не разлучайте.
И ревнивым зовом наших близких,
и у самых горьких обелисков
отрешенным от всего молчаньем -
                не разлучайте.
И бессильем бедности убогой,
и расчетом скаредности строгой,
и достатка добродушным чванством -
                не разлучайте.
Дребеденью будничных обид,
погребеньем в запыленный быт
с перезвоном чайников и чашек -
                не разлучайте.
И бронею праведных традиций,
предписавших нормы и границы,
и громами гербовых печатей -
                не разлучайте.
Жизнью в разных городах планеты,
и рожденьем в разные столетья,
и несопричастностью случайной -
                не разлучайте!
Насылайте на меня напасти -
мор, погибель и господни страсти,
на меня все беды обращайте!-
об одном молю:
                НЕ ОТЛУЧАЙТЕ.

15.04.77 г.

- Человек - не названье,
            а труднейшая должность.
А бывает призванье -
            пахнуть гнильем.
Нет микроба опасней
            на планете, чем пошлость,
если солнце погаснет -
            знайте: из-за нее!

Она:
"...не бывает без тени
            солнечных полдней,
изобилие денег -
            наименьшее зло.
Беден только бездельник,
            лишь на то и пригодный,
чтоб идейное бдение
            превращать в ремесло.
Макрокосмос мой - двор,
            а по праздникам - площадь,
и словечка "позор" -
            нет в моих словарях.
Не шипите брезгливо:
            "Ах, пошлость, ах, пошлость!.." -
пошло быть несчастливым
            без кола, без двора.
В век трезвейших расчетов
            и стремительных ритмов
пошло слыть дон-кихотом
            "не от мира сего".
Ничего нет пошлее,
            чем завидовать сытым!
Каждый пусть, как умеет,
            свое сено жует..."

- Вечен пир равнодушных
            у житейских обочин,
не скудеет кормушка
            по имени Пошлость!
Ее нежные, влажные,
            щедрые груди
нависают над каждым
            угрозою грузной.
...На рекламном плакате
            стекает с сосков -
налетайте, лакайте
            ее молоко!..

Она:
"...не одним лишь трудом
            расставляются вешки!
Макрокосмос - мой дом,
            утепленный гараж.
Наши вещие сны
            обещают нам вещи
небывалой цены
            и отсутствие краж.
Пусть наш вкус тривиален,
            он свободен от скверны:
позолоты сусальной
            утешительный блеск,
витамины традиций,
            перчинка модерна
и в пристойных границах
            целомудренный секс.
Посрамлен книгочей
            нашим знанием быта,
мы - рабы мелочей,
            но властители мод!
Нам не нужно прелюдий
            для истин избитых,
мы нормальные люди,
            мы - просто Народ..."

- Наши беды длинны
            и радости недолгосрочны,
независимо от вины
            и насколько мы осторожны;
независимо от того,
            хороши мы или порочны -
каждый в мире живет
            удивительно сложно.

Она:
"...в нас - добротная замесь,
            здоровая завязь!
Что вы можете сами,
            когда вы могли!? -
вам диктует заветы
            бессильная зависть.
Люди серого цвета -
            соль черной земли!..
В добродетелях наших
            да не усомнитесь! -
мы же прочная пряжа
            государственных нитей,
мы - надежная стража
            в изголовье Порядка! -
и нельзя не уважить
            нашу мертвую хватку..."

- Невозможно измерить
            ни святотатством, ни прошлым -
убывает ли вера,
            поколебалась ли твердь?..
Сложен неизречимо
            этот мир!.. Только пошлость
под любою личиной
            примитивна, как смерть.

Кажется - смерть за другими спешит,
а рвутся свои преждевременно нити...
Не опоздайте, не премините
поразмышлять о бессмертье души.

Не опоздайте - раздайте дары!
Это - отличный способ наживы,
ваш рукотворный случай счастливый,
надо успеть до вечерней поры.

Гибнут минуты неумолимо,
Не опоздайте к своей любви!
нежность, не отданная любимым,
вянет быстрее умершей травы.

Не пропустите звездного часа
щедро, открыто любовь проявить! -
вы уж поверьте - отвага любви
нас осеняет не часто, не часто.

Не опоздайте в себе распознать
жертвенный шепот, а в ком-то безмолвный
крик о помощи!.. жаждой духовной
все мы томимся с утра допоздна...

Не опоздайте утешить еще
и стариков, что в бессонные ночи
в пустые глазницы своих одиночеств
с ужасом смотрят - подставьте плечо!

Не забывайте же им сострадать,
а детям улыбки дарить не ленитесь,
боли людской до земли поклонитесь
в час, когда нечего будет отдать!

Я повторяю, чтоб вам не забыть,
вы тоже друг другу напоминайте:
в путь к милосердию не опоздайте,
не опоздайте, не опоздайте,
не опоздайте любить!

Каждый вправе молиться
всем знаменитым богам,
которым молиться модно.

- Божественная Мелисса!*
Подари пересохшим губам
каплю твоего меда...

* В древнегреческой мифологии - богиня вдохновения в облике пчелы.

Кто-то нуждается в Боге,
кто-то нуждается в беге.
Плачет богач в синагоге,
плачет в дороге калека;
пыльной булыжной дороге
снятся прозрачные реки;
грезятся рекам пороги;
порогам мерещится некий
сонный берег отлогий;
бессонно шатун под снегом
ищет родную берлогу -
ему не до спячки и неги;
старому псу у порога
снится мечта о ночлеге;
а за окном - недотрога
бредит скандальным побегом...

Так и живем понемногу,
пока не утихнем навеки...

Боженька, добрый и строгий,
печалится о человеке...

Ради людей живут, не греша
только подвижники или фанаты,
всем же в героях не быть - и не надо:
благо, хотя бы другим не мешать!

Бросьте, забудьте и распри, и битвы,
и хоть на миг возлюбите врагов.
Кто к покаянию молча готов? -
Желанье молиться уже есть молитва.

Будьте добры! Не сочтите за труд
невероятную эту работу.
Пусть не поступок, пусть не забота -
только хотя бы готовность к добру!

Чтоб наши души по мелкому счету
не приземляла бездушная твердь,
важно... о нет, не уменье взлететь -
только всего лишь готовность к полету!

Будьте добры на плацу и в дому!
Пусть не всегда, и даже не часто,
пусть не сочувствие, пусть не участье -
только хотя бы готовность к нему.

Не уклоняйтесь от робких усилий:
редкое сердце способно гореть,
но теплится в каждом мечта о добре -
только бы искру не загасило!

Глянется ль солнышко горькой стране -
совести нашей оттаять быстрее?
Пусть не сегодня, пускай не в апреле,
просто хотя бы готовность к весне.

1990 г.

Жить почти не страшно в шорах,
но страшней всего, наверно,
осенять крестом, в который
ни одна душа не верит...

Люди в пасмурное утро
забывают все, что свято.
Осенять крестом не трудно -
потруднее быть распятым...

Между истиной и ложью
наша вера вертит шею.
Угодить на крест не сложно -
распинать куда сложнее...

Удивительно созвучны
кара с карканьем вороньим.
Мудрено ль казнить и мучить -
предавать, ей-ей, мудреней...

Ведь известно только метлам,
что считать сегодня сором.
Быть предателем не подло -
посторонним быть позорно...

Да, в сторонке - скучновато.
Веселее слушать речи,
как какие-то зеваки
сами мучили Предтечу...

Есть любители - украдкой
гадить в парках заповедных.
Безопасно (но не сладко!)
взаперти служить молебны,

быть свободным - за забором.
А какую нужно смелость -
осенять крестом, в который
людям верить надоело?

31 декабря 1975 г.

Угрюмый гром неожиданно грянул!
(Угрозы - вчера, а сегодня - расплата...)
И небо рухнуло, зажимая рану
окровавленной тряпкой заката.

Ах, как это важно - нет-нет, да и вспомнить порою
о том, как бывало не просто нас выбить из строя,
о том, что мы тоже бывали добры и отважны...
Ах, как вспоминать это надо, о, как это важно -
во имя спасенья самим за себя помолиться,
нет-нет, да увидеть свои просветленные лица...
Мой праздник - остался, гуляю, как после причастья.
Уж плох ли, хорош ли, а в этом я принял участье,
что было, то было, забыть я себе не позволю,
что в битве за Родину есть и моя микродоля,
и если я что-нибудь значу, и что-нибудь стою,
и если хоть как-нибудь личность моя состоялась,
то именно в ту непогоду, когда над страною
в обнимку со смертью ходила бессмертная ярость...
А тем, кто позднее родился, пусть юность напомнит:
ведь каждый по-своему пробовал плыть без парома,
Георгием гневным дракона пронизывал каждый,
и каждый шагнул в дон-кихоты хотя бы однажды,
и каждый, мечтая о небе, заглядывал в пропасть.
Такие минуты - и есть наша чистая проба,
и есть наша совесть! - чтоб мерить себя безусловной
свирепой ценой - за добро проливаемой кровью...
И в час, когда хочет душа притвориться душонкой,
и чувствуешь сзади трусливо виляющий хвостик,
нас память о главном выводит из подлого шока,
да так, что ладони готовы под ржавые гвозди.

8 мая - 21 июня 1981 г.

Тот, кто не изгнан из женского сердца,
не проиграл ни одной войны:
около глаз, что значенья полны,
можно всегда после драк отогреться.

Врачи говорят:
                - летальный исход...
Исходит душа, отлетает...
Одна только звездочка тает -
не станет темней небосвод;
один только мир, мгновенье прожив,
покатится, сгинет - и снова
мерцанием звездно-суровым
наш космос, как жилка, дрожит;
комета одна
                безмолвно мелькнет...
Но кто-то заметит, бессонный:
- Смотри-ка, родился ребенок! -
такая примета... - шепнет.

1979 г.

Доброй ли, злой
    силой заверченный,
        вечно увечный
            и вечно увенчанный
                шар мой земной -
                    НЕ ГИБНИ!
                        ПОСТОЙ!
                            пути Млечного
                                пылинкой пустой
                                    не будь,
                                        шарик родной...

Лица цветов и лица детей
по утрам запрокинуты в небо:
дайте росы, дайте лучей,
хлебца и сказку про репку.

Непоправимы слёзы Анют,
неповторимы анютины глазки -
хрупкое чудо! Сколько минут
песенку детства краски поют
и увядать не согласны?

Зло прилепилось к нам на века,
не лень ему ладить петли...
Детские очи, пастели цветка
сердцем спасительно пейте.

Пейте чистейшую глубину
доверчивости и цвета -
самому выдержанному вину
снится баллада об этом.

Пейте бездонную чистоту
помыслов и колорита,
чтобы всегда подступало ко рту
то, что душой говорится.

Пейте, пусть кружится голова,
не бойтесь потери сознанья,
в жизненной книге эта глава
даст вам крупицу познанья.

Как провоцирует доброту
детская незащищенность!
Необходимы пионы в цвету
влюбленным и обреченным...

Целебный напиток, совести зов,
память о долге всечасном.
Детские лица и лица цветов
под холодными пальцами гаснут.

Аве, Мария! Аве, Мария!
Веками звучало в полуденном мире, -
                                                 аве, Мария...
Ты - солнечный луч, прилетевший из ночи;
ты - прядь золотых материнских волос;
ты - каждого деревца нежная почка
и легкая завязь завтрашних роз;
великой поэмы заветная строчка
и капелька всех человеческих слез.

Аве, Мария! Аве, Мария! -
звучит как надежда в отчаянном мире...
                                                     Аве, Мария!..

Какая ночь! - хоть плачь, хоть пой...
С мотка луны - чуть потяни -
начнет разматывать прибой
мерцающую нить.
Ах, этот серебристый плен,
обманчивый, как ртуть!
Ах, этот зыбкий, тонкий путь -
не от луны - из вен!
Он как-то женственно хорош,
он так тебя зовет,
что ты вот-вот с себя стряхнешь,
как шелуху, тряпье и ложь,
до боли глубоко вздохнешь
и двинешься вперед!..
Легко кляну весомость дел
и тела бренный вес:
сейчас хожденье по воде -
моих мечтаний всех предел
и высший интерес!
Я не Христос, помилуй бог,
но чудо из чудес:
я не распят, не занемог,
не испустил последний вздох,
а в эту ночь - воскрес...

Рига, 1975 г.

Моей души земная ось!
Поэзия - "небесный гость".
Мир посвященных, мир метафор,
певучий, фантастичный мир,
как будто реют над людьми
созвездия с античных амфор,
мир, где обычные слова
владеют тайной волшебства!
Они над нашими сердцами
колдуют и не знают сами,
как нас спасают, как важны,
чтоб уберечь нас от вражды
или помочь, когда мы любим,
но прежде - одиноким людям
в минуты горя и вины;
они зовут не приземляться,
не разучиться изумляться,
они возвыситься велят,
они, как талисманы-камни,
ждут поклоненья, пониманья,
а за чужой, предвзятый взгляд
совсем не требуют закланья.
Поэзия - моя земля!
Мои небесные поля!
Мой мир!

Дар не подскажет, что нельзя,
а что душе смятенной можно,
но то ли раньше, то ли позже,
то обещая, то грозя,
он повлечет неосторожно
тернистой, гибельной дорожкой,
которую зовут - СТЕЗЯ...

Не знаю трагедии величественнее!

Художник, силой искусства преодолевший даже смерть, но не сумевший преодолеть себя.. или убивающая самое себя любовь - так она сильна?

Что же питает вдохновение? - конечно, страдание: нестерпимая боль утраты, вопль одиночества - переплавились в голос сладкозвучной кифары...

И ещё: верность прошлому как отрешение от жизни; но верность погибшей любви - измена самой ЛЮБВИ, всеобщей и вечной!.. противоестественное постоянство.

За это и расплата...

"Окружили вакханки Орфея, налетев на него, словно стая хищных птиц, и окровавленными руками разорвали его тело..."

Не оглядывайся назад, не оглядывайся!
Ты собьешься с шага, и будущее
потускнеет в твоих глазах.

Оглянись! все, что было - состарилось,
так заманчиво жить новизной.

Не оглядывайся назад, не оглядывайся!
"Роковые ошибки" подсчитывая,
ты ещё одну совершишь.

Оглянись! может, силы последние
горький опыт тебе сбережет.

Не оглядывайся назад, не оглядывайся!
У любви твоей давней в сумочке
сигареты, очки, валидол.

Оглянись! И влюбленная женщина
не устанет быть молодой.

Не оглядывайся назад, не оглядывайся!
Поколенье чужое выбрасывает
черепки разбитых икон.

Оглянись! обязательно теплится
лучшей заповеди уголек.

Не оглядывайся назад, не оглядывайся!
Словно тень, исчезнет иллюзия,
что ты прожил на свете не зря.

Оглянись! сколько сделано - сделано:
важно не преуспеть, а успеть...

Победоносное поражение!
Как карающий меч, за спиной
Эвридики дыхание хрупкое,
и вакханок суд - впереди.

"...золотую же кифару Орфея боги поместили потом на небе средь созвездий..."

4 сентября 1971 г.

Библейское пекло, наверно, такое...

Воздух - как желтое привиденье.
Кому покорилась природа без боя?
Кто все облака увел под конвоем,
чтоб слушать предсмертный шепот растений?
А солнце, уже почти не живое,
ищет на небе какой-нибудь тени,
чтобы спастись, укрыться от зноя.

Пи-и-ить! даже горькие слезы Гекубы!..

А у земли растрескались губы,
она отрекаться готова от тверди,
ох, ей оказаться на берегу бы
и выпить свои океаны!.. Поверьте:
воистину, жажда - это вкус смерти.

1993 г.

Неистребимый ястреб
                снится моей судьбе...
Распластывает опасность,
                напоминая тебе,
что близок печальный праздник,
                когда прощают долги.
Медленно и не напрасно
                ястреб сужает круги.
Он не теряет времени,
                он не задремлет в ночи,
и ловит, и метит мгновенья,
                которые ты расточил!
Он терпелив на страже
                и ждет он зябкой зимы,
когда нам бывает страшно,
                когда ослабеем мы.
Но в летнюю пору борений
                он осторожен - пока
пушит он свое оперенье
                и целится издалека.
Пока он - как точка, и тесным
                ещё не становится мир,
достанет, кажется, места
                для самых решительных игр!
Ты полон веселой отваги,
                реют над жизнью твоей
честолюбивые флаги
                спелых, душистых ветвей!
Кричишь ты: - Проклятая птица,
                за обреченных детей
хочу я с тобою сразиться!
                Вот грудь моя, я - Прометей!
Кого ты, стервятник, наметил?
                Старушку? Ребенка? -
                        Не смей!
Бери мое милое лето,
                Вот грудь моя, я - Прометей...
Зовешь ты, как будто случайно
                не знал или знать не желал,
что с первого дня мирозданья
                никто его не побеждал.
Хотя, может быть, и зачтется
                тебе романтичный дебош,
Не будет кончины почетной,
                и ты никого не спасешь...
А годы все ниже, и мимо,
                и все белей облака,
и ястреб неумолимо
                готовится для броска.

1988 г.

Удары сердца, как шаги ночные,
тревожно-гулки, далеко слышны,
но город спит, и все дома - чужие,
никто на помощь выйти не спешит.

Путь одиночества и путь поэта
сошлись в начале Млечного пути -
поэт один, один на белом свете!
Как он привык по воле этикета
на все четыре стороны идти...

Постой, поэт! - мир без тебя немыслим,
встает рассвет на песню петуха,
прости и пой! (и ты - не без греха).
Стихи диктуют ритм сердечной мышце,
Удары сердца - музыка стиха.

Ты много раз загублен был жестоко,
поэт - солдат, в миру - как на войне.
Поэт Российский наречен Пророком!

За своей талант ответственный вдвойне,
ты осужден пожизненно к полету,
чтоб невзначай на бытовом болоте
не утопить, не погасить огня -
ведь ты один в ответе за работу,
тебя сам Бог не вправе подменять.

Удары сердца, как шаги ночные,
приюта просят в улицах глухих,
закрыты ставни, двери все - чужие,
на все щеколды заперты стихи...

Так воет волк, от горя коченея,
врагам - не страшен, со своими - врозь...
Чем глубже боль, тем песнь твоя честнее -
что делать, милый, так уж повелось.

Удары сердца, как часы с кукушкой.
Но для тебя иной назначен срок,
ты птичку эту глупую не слушай,
спасай, поэт, слепые наши души
и, может быть, не будешь одинок.

1994 г.

У двадцатого века синяки под глазами,
он не спит, он томится и мечется,
                                               будто
ему судьи последнее слово сказали,
и вот-вот побледнеет последнее утро...

...Идут дожди. Осенние туманы
пронзают сквозь одежду каждый нерв -
промозглым лезвием озноба... верь не верь,
все окружающее кажется обманом
в такую непогодь... под обложным дождем
с надеждою мы заморозков ждем,
мы жадно ждем мятежного бурана...

Ну что ж - почти высокопарный стиль!..
Мне грязь в лицо плеснул автомобиль,
и все слова напыщенные - странны...
Сырая серость... слякоть день за днем...
Не ходим под зонтами, а живем...
Мы прозябаем!.. Видим мир с экрана,
а уж сподобимся в какие-нибудь страны,
то, как в музей, спешим в универсам,
чтоб с завистью глазеть на модный хлам,
тряся уныло тощие карманы...
Мельчаем мы, мельчаем, боже мой,
и мыслями мельчаем, и душой,
грошовые мечты, копеечные планы...
Жизнь моросит занудливо, как дождь,
и дождь тягуч, как жизнь, - не переждешь...
Мы зябнем к старости, вот-вот зима
                                   нагрянет...

Земля моя, забытая судьбой,
и мы, рабы, забытые тобой -
отара блеющих, безропотных баранов,
нас плохо кормят, хорошо стригут,
зато от злых влияний стерегут...
И все-таки я проклинать не стану
власть, что во век не ведает стыда -
к чему? - Отмаялись... считать бесплодно раны,
исчезнем мы без славы и следа,
как эта бесконечная вода...
Но внуки наши... Поздно или рано
дожди прольются, отойдут туманы,
и, может быть, закончится беда...

1977 г.

О, сколько хороших стихов
            мне хотелось бы знать наизусть,
чтоб однажды, когда мою кровь
                остановит высокая грусть,
не вились бы уже, не кружили,
                не ползли, как зеленые мухи,
у моих замолчавших
                                 неправедных уст
все привычные, мелкие, пошлые звуки...

Мы рождаемся в мире, который не выбираем,
в мире надежд и обманутых ожиданий,
чтоб потом всю жизнь посреди мирозданья
искать свое место между адом и раем.

Мы мужаем в мире, который лепили сами,
в мире случайностей и закономерных процессов,
утверждая (если нужно - клыками!)
и личность свою, и личные интересы.

Мы печемся о мире, в котором неоднократно
во имя насилий, войн и пыток
благословляется сатанинским копытом
очередной обожаемый нами диктатор.

Мы поверили в мифы, что сами же сочинили!
На демократическом Олимпе
в нас влюбляются и даже ревнуют богини,
боги запросто пьянствуют с нами в обнимку.

Мы гордимся широкими своими шагами,
сумрачно аплодируя трагическим фарсам,
в которых всегда процветают шакалы
и всегда вымирают снежные барсы.

Черно-белая жизнь, мелькание цветных клипов,
отсутствие ответственных сновидений -
вот и все!.. Ну, подарки ко дням рождений,
ну, поминки по усопшим от СПИДа и гриппа...

Мы спасаем мир, который в сущности не любили,
и если не сгубили еще, то загадили!
Нашей кровью отхаркиваются автомобили,
и орлы все охотней питаются падалью.

И теперь мы по горло в вонючей жиже
наших предательств, блевотин и гноя,
мы уже на цыпочках! Бледный конь все ближе,
его смрадный храп за нашей спиною.

А уходим из мира - он сразу нас забывает,
норовя прикарманить все наши награды.
Но плевать! Ибо мы уже пребываем
комфортабельно между раем и адом.

1991 г.

У болтливой планеты болит голова.
Неужели она доигралась до краха?
В чем она провинилась и в чем не права?
Век за веком тащила живое из мрака -
никого вразумить не сумела однако.
Может, просто состарилась, стала слаба?..
В несмолкаемой битве с насильем и страхом
не способна придумать такие слова,
чтоб кусались, как бешеная собака...

Дарят добрые деревья
лоскутки на одеяло,
но зима еще за дверью...
Пряный запах спелых яблок,
запах прелых, палых листьев -
не дышу, глотаю, пьяный,
эту брагу, этот рислинг!..

То пианиссимо, то пиано
шепчут листья: - Тише, тише,
кто там лишний, кто там киснет?
Что за странные концерты?
В нашем мире нету лишних!
В этом мире все - бессмертны!
Все - во благо, все - для жизни!..

Как целебная настойка,
влажноватый, теплый воздух.
Листья шепчут: - Будьте стойки,
будьте веселы, поскольку
ничего еще не поздно!..

Листья шепчут: - Не пристало
на земле, такой хорошей,
друг на друга непрестанно
веять гибельной порошей!..

И помахивает осень
легким флагом листопада,
и несет любимый лозунг,
как на праздничном параде:
"Уходить красиво надо!".
"Уходить достойно надо!".

Тихо. Мир. Все сабли в ножнах.
Все дожди земля прияла.
Осень стелет осторожно
золотое одеяло...

1978 г.

Не зарился я на чужие мячики,
в чужое седло не канючил сесть.
И все-таки я из лихих захватчиков,
моих притязаний не перечесть...

Три миллиарда земных незнакомцев,
я вам не мешаю? можно пройти? -
личная точка под общим солнцем -
мой территориальный императив.

А если пасмурно, и вся экзотика -
длинных дождей плаксивый мотив,
то окружность под дырявым зонтиком -
мой территориальный императив.

Разве прибежище - юность прошедшая
или чужой огонек впереди?
Сердце одной ненадежной женщины -
мой территориальный императив.

А если серьезно, много ли отнято
мной у живущих, я о другом:
что им оставлю - омуты, отмели
или прибоя упрямый гром?..

Что-то посеяно, что-то оставлено,
слава недобрая мне претит.
В юных душах след наставника -
мой территориальный императив.

Смерть заскрипит: "Довольно шаркать!
Твоим притязаниям несть числа,
а ну катись! Перегружен шарик!
Средь грязи вон с чужого седла!.."

А я свое и свое упрямо,
меня с землею не развести!
Место на кладбище рядом с мамой -
мой территориальный императив...

Когда ж наконец от меня избавитесь,
все прегрешения мне простив,
дальний угол в дочерней памяти -
мой территориальный императив...

1986 г.

Степь центральной России. Глубокая осень.
Грай вороний да шум потревоженных крыл.
Друг у друга кусты подаяния просят.
Ветер так безответно, бездомно уныл,
будто вспомнил он чьи-то весенние косы,
а вот чьи они - он позабыл...

Самое славное чудо -
Воздух дождей весенних,
Ели в снегу, и море,
Тихое, как признанье.

      Самое сильное чудо -
      Встречи людей веселых,
      Если глаза у дружбы
      Теплые, как доверье.

Самое светлое чудо -
Вечная драма влюбленных:
Ева, Адам и яблоко,
Терпкое, как прозренье.

      Самое страшное чудо -
      Вечер обратной дороги,
      Едкие тени заката,
      Тусклые, как прощанье.

Самое строгое чудо -
Время борьбы и работы,
Ересь протеста, и правда,
Трудная, как призванье.

      А больше чудес не бывает.

Сколько знамен!..
                Сколько красного!..
Сколько имен,
            вспыхнув, погасло
                    ради прекрасной нови!..
Сколько пролито крови!..
Сколько "во имя"
                сломано судеб!..
Склонимся пред ними -
                не обессудьте,
ПРОСТИТЕ!.. Все - невпопад,
                и кажется - все напрасно...
- А как же ПАРАД?
                Мы же привыкли - в красном!
        Ради прекрасной нови...
- И все-таки, кажется, зря
                        пролито столько крови
                            и расстреляли царя...
- Плевать! Не вернешь... А ПАРАД -
                        мы привыкли в колоннах!
- А может, все же назад?
                        Многие есть резоны...
- Мы любим ВПЕРЕД идти,
                        умильно глазея,
                            как наши вожди
                                топчутся на Мавзолее!
- А может хватит утопий? -
                        не получился опыт...
- Нет! Не прервем, хоть лопнем,
                        наш парадный топот!!

    ...Сколько красных знамен,
       сколько красных плакатов...
         будто горит горизонт
         красным стыдом заката.

1989 г.

Ржавым словом и пером
долго я "творил добро" -
        надоело! -
Быть полезным топором,
бить болезных под ребро
        то и дело,
по наказу, по подсказу, по приказу -
        как заразу,
разносить кривую фразу,
прикрывать лихую банду
        алым бантом...
Видно, не был развит нюх
        на неправду,
был я слеп и был я глух
или свет души потух
        как лампадка...
Думал - совесть не при чем,
        Как же мог я
быть послушным палачом,
бить по душам кулачком,
        будь я проклят!
Как же я не разглядел,
        если честный,
убиенных между дел
сотни тысяч! Беспредел
        повсеместный,
что законы всех времен -
        вне закона,
что растлило воронье
диким страхом и враньем
        миллионы?!
Не в бреду, а наяву
оставаться на плаву,
        не мараясь, -
все равно я назову
        аморальным:
если выжил в море лжи,
значит, праведно не жил! -
        постарался,
что есть мочи голосил
        пасторали...
И не то, чтобы я трусил,
но и в помыслах, и устно
        просто верил
(и на веру эту гнусно
        был проверен!)
Лишь теперь, дойдя до плеши,
        понял: грешен!
Но в одном паскудный бес
        не попутал:
в королевстве злых чудес
я в сексоты не залез
        на распутье.
Нет, не подвиг - повезло,
        пофартило,
как по рельсам колесо,
мимо носа это зло
        проскочило...
Ну да ладно, все мы в общем -
        человеки,
кто-то лучше, кто-то плоше -
        "дети века",
дрессированный табун!
Дружно топали на площадь
расписаться в своей мощи
        у ноябрьских трибун...

1992 г.

Еще от слов Некрасова
все тешимся контрастами!
Не то мы извиняемся,
не то мы этим хвалимся,
считая наши гадости
залогом гениальности
и поводом достаточным
прослыть душой загадочной...
Ну что ж, мне тоже хочется
и с нежностью, и с горечью,
с недоуменной грустностью
заняться русской порчею
и самобытной русскостью.

Во многих поколениях -
в крови повиновение
и давняя подавленность,
что предками подарена,
привычная приниженность,
плешивая пришибленность, -
как паспортные данные!
И тут же дерзость редкая,
и тут же сметка меткая!..
Хмельная разухабистость,
похмельная расхлябанность,
ленивое гниение
за пасмурными окнами -
не выманишь, геенною
не запугаешь огненной!
А скажут выйти витязем -
ворота все распахнуты! -
и все хозяйство призрено,
и поле все распахано,
поэзия на привязи,
и небо завоевано,
а чтоб Европа ахнула -
опять блоха подкована...

Заржавленные тернии
прилежного терпения,
и вдруг - столпотворение!
Терновое смирение
и вышнее горение!..
            
Душа России грешная -
чего в ней не намешано,
чего там не накручено,
в ее душе замученной?!..

А что до русских гениев -
погибшим - нет забвения!
Живым и неприрученным -
пошли, господь, при случае
свое благословение
и благополучия!

Учитесь улыбаться
у американцев!

Крупною прописью
вырубите проповедь:
как бы вас ни пробило -
улыбаться пробуйте,
улыбаться пробуйте
даже в тесной обуви.

Вместо дерзкой доблести
на распутьи бродите? -
В поисках подробностей
улыбаться пробуйте,
улыбаться пробуйте
от кудрей до проседи!

Если между ребрами
за прегрешенья прошлые
поселился оборотень -
перед ликом пошлости
улыбаться пробуйте,
что поделать, пробуйте -
это вроде пошлины.

Босиком по паперти
милостыньку просите? -
Что ж, дорожка скатертью,
улыбаться пробуйте,
куда бы вас ни бросило
к растакой-то матери -
улыбаться пробуйте!

Если ночь без проблеска
или кем-то прокляты -
не оставьте промысла,
улыбаться пробуйте,
улыбаться пробуйте,
булькая из проруби...

Жаждете отчаянно
важной стать особою? -
Каждому начальнику
улыбаться пробуйте,
улыбаться пробуйте,
даже ртом под пломбою!

Боязно и хлопотно
кроликам подопытным,
ну, тогда безропотно
улыбаться пробуйте,
улыбаться пробуйте,
замерев пред коброю.

Край родимый в горести
горбится, коробится.
Не теряйте бодрости,
улыбаться пробуйте!
Вы ж умные, вы ж добрые,
не рабы, не роботы,
значит, все же пробуйте!
Задыхаясь в копоти,
улыбаться пробуйте.

То ли душу продали,
то ли совесть пропили,
то ли с общей одури -
даже от Чернобыля
не берет нас оторопь:
улыбаться пробуем,
пропади все пропадом!

Над чокнутой Европою
изотопы кобальта...
Будь вся планета проблядью -
улыбаться пробуйте.

Улыбаться пробуем
на краю у пропасти...


...Если же угробим
до конца планетку -
пробуй, не пробуй,
улыбнуться некому...
....................
Ядовито стынут
    мертвые воды...
        Мертвые пустыни
            в трещинах-разводах...
                Прахом осыпаются
                    мертвые скалы...
                        Всюду валяются
                            черепа навалом...
И каждый улыбается
смертным оскалом...

Скоро день отойдет навсегда...
проводи-ка его, человече,
и, до блеска начистив подсвечник,
добросовестный сон загадай,
потому что и вечер - не вечен...

День устал, потускнело кругом,
умолкает сумрачный дом,
подчинись тишине предвечерней...
    Кто-то там перешел Рубикон,
    кто-то венчик примерил из терний.

Но для всех нас положен предел,
как бы там сам Господь ни радел! -
вот он, час роковых одиночеств...
    Кто в кабак, кто в семью, кто в бордель,
    даже в петлю сбегаем от ночи...

И ненужной становится ложь,
и становится каждый похож
на себя в зазеркалье жестоком.
    Кто готовит ножи на грабеж,
    кто гармонь для веселых намеков...

Серый вечер. Еще не темно.
Торопливое чье-то окно
загорелось и снова погасло.
    Кто-то щедро глотает вино,
    кто-то капает в рюмку лекарство,
    тот парит, этот тянет свой воз,
    кто-то рвет позолоту со звезд,
    кто-то горестно к звездам взывает...

В этот час и герой, и прохвост
узнаваем и непознаваем.
День кончается, зла не тая,
день уходит из бытия...
длинный день... не принес мне наживы,
чтоб звучала с утра не фальшиво
предпоследняя строчка моя.






1989 г.

Я прошу о конце одиноком,
мне тяжелый искус по плечу:
я давно, как Исус на Голгофу,
одиночества крест волочу.

Я хочу околеть на закате -
совершенно один, аки пес,
чтоб никто в мою яму не капал
ни соленых, ни сладеньких слез.

Я хочу удалиться достойно,
не наскучив недугом родне,
как пропавшие без вести воины
на чужой и забытой войне.

Я хочу умереть ненароком,
на ходу, будто прерванный стих,
где-нибудь... но не очень далеко
от веселых, сверкающих стекол -
человеческих окон живых.

Только склонится траурным флагом
опечаленный солнечный круг...
Так и тянет подохнуть бродягой,
не умыв предварительно рук.

Неужто до судного дня
нам выпала мрачная участь
друг друга, любя и кляня,
морочить, калечить и мучить?

А может быть, церковь права -
мы все изначально порочны?
Давно ведь заучено прочно,
что нам СУЖДЕНО убивать,
калечить, мучить, морочить...

Стоит человек, как анчар!
Как будто сильнее он Бога:
отравлена жизни дорога,
земной изумительный шар
загублен уже понемногу...

Порою нам совесть велит
зажечь покаянные свечи,
касаемся лбами земли,
но оправдаться нам нечем -
фальшивы красивые речи,
и мы злодеяния длим,
морочим, мучим, калечим...

Во все времена неспроста
взаимные нравоученья
вещаются в ритме хлыста
и пахнут дымком от костра -
дабы помогать просвещенью...

Не впрок мы распяли Христа,
Не впрок нам святые мученья,
Не впрок нам его чистота
и даже его всепрощенье...

1991 г.

...по умершим любимым
недолго рыдаем
мы их забываем
забываем или идем за ними
а умершие
нас не удерживают
не держат нас грешных
не стращают
к себе не манят
вежливые
они нас прощают
или идут за нами
ходят за нами в белых сорочках
с живыми глазами...
...Не ждем пророчеств
кончается год
а когда он кончится
когда он почти уйдет
чтобы назваться старым
одиночество
вечная кара
обычное одиночество
нас
    настигнет
             найдет...

- Все-все, что нас мучило прежде -
исчезнет, пройдет в стороне!
Ни прошлого нет у надежды,
ни настоящего нет -
ее новостройки в грядущем...

    - И щедро, уже с января
    она обещает насущный
    и хлеб наш, и райские кущи,
    очищенные от старья?..

- Да, все теперь сбудется, будет!
Я верю - надежда права.
И встретятся добрые люди,
и добрые скажут слова.
Я верю, я знаю: здорова
духовная наша основа!
Я верю в спасенье! И вновь
Мы вспомним святыни! И снова
восторжествует любовь!..

    - Ура! Шашлычком бы на вертел:
    мечты, предсказания, бред
    и несколько вещих примет.
    Да сбудется ль - ну-ка, проверьте! -
    такой новогодний обед?
    Зато мы в своей круговерти
    находим из прошлого след.
    Все - было. И только у смерти
    прошедшего времени нет...

- Ты что-то не к празднику мрачен,
смотри - в самом деле заплачешь:
занудам всегда не везет...
Я верю, что будет иначе,
и в наступающий год
встречать королеву-удачу
придет наконец мой черед!..

    - Пошли тебе боже.. И все же -
    все будет, как было, не больше...
    Болезни, провалы, несчастья...
    Ну разве что где-нибудь... в Польше
    немного изменятся власти...
    Мерещится вечно рабу,
    что грянет свобода однажды.
    Но будет, как было. И каждый,
    скрепясь, на прилежном горбу
    по мере возможности тащит
    свою небольшую судьбу -
    Пандоры увесистый ящик,
    что к Новому году украшен
    надежд канителью блестящей
    и бодрым напутствием: будь!..

- Да, будь ко всему, брат, готовым
и будь, если можешь, здоров...

    - Ну вот и поймался на слове:
    твои пожеланья не новы,
    как год этот новый - не нов...

1994 г.